ВОСПОМИНАНИЯ КСЕНИИ АМЕЛИНОЙ

Бывают люди, которые, несмотря на жизненные трудности и прожитые годы остаются молодыми душой. Ксения Семеновна Амелина жила при царском режиме, в советскую эпоху и в новой демократической России. Став очевидцем многих эпохальных событий, эта удивительная женщина сохранила мудрость пережитых поколений. Сегодня она остается человеком со своими собственными, не зависящими от политического строя взглядами на жизнь. Ксения Семеновна прожила 100 лет. После революции она жила в питательной колонии, во время блокады - одна вместе с маленьким сыном в осажденном Ленинграде, затем была эвакуация и возвращение в родной город. Этим событиям наша героиня посвятила эту книгу.

Летом 1918 года ввиду затруднений снабжения Петрограда продовольствием Советское Правительство решило на летний период отправить детей в районы, более благополучные в этом отношении (Урал и др.), чтобы подкормить детей.
1-я Детская Питательная Колония была укомплектована, в основном, школьниками и их младшими братьями и сестрами в возрасте от 6 до 16 лет. Я и моя сестра (Ксения и Катя Амелины) в это время учились в казённой гимназии (В.О., 9 линия д. 6). Нашей гимназии было предложено выявить желающих поехать в г. Миасс на Урале. Такая группа детей была организована. В её состав вошли ученицы младших классов нашей гимназии и ученицы других учебных заведений Василеостровского и Петроградского районов. Петроградскую группу возглавляла воспитательница Анна Александровна Зыкова, наша преподавательница русского языка и географии. Во главе групп Василеостровского района были Христина Федоровна Воскресенская и Мария Михайловна Зенкевич. Группы создавались по всему городу. Группы мальчиков возглавляли воспитатели-мужчины.
Предполагалось вывезти детей из Петрограда только на летний сезон, поэтому родителям рекомендовали снабдить детей соответствующим гардеробом. Оплату за содержание ребёнка в колонии в течение лета (300 рублей) родители вносили предварительно. Насколько я помню, выезд нашей, названной 1-й Детской Питательной, Колонии был организован чётко и состоялся 18 мая 1918 года. Дети заполнили целый состав санитарного поезда №101. Родители, провожавшие детей, да и сами дети были уверены, что разлука будет недолгой. Поэтому особой грусти, по крайней мере, дети не испытывали. Только сердце больно сжалось, когда поезд стал отходить и платформа с близкими оставалась все дальше и дальше.
Петроградскую группу поместили в вагон № 8, Василеостровскую, в вагон, недалеко от нас. Устроились мы довольно уютно. Сразу же нам дали ужин - кашу-размазню. Внимание занимала новизна самой поездки, знакомство с новыми товарищами. Резкий переход к другому быту смягчала, вероятно, близость знакомых людей. Так, со мной в одной группе ехали одноклассница Маруся Дивеева и её старшая сестра Валя. Из класса моей сестры ехали Нина Рункевич с маленькой сестрой Марусей, Катя Зубкова, Лида Демлер, Рая Гинзбург, Женя Лихтенштейн, Тося Шелковая, Аня Сужан, Маруся Голикова.
Дорога для нас была новой и интересной. Мы с сестрой, да и большинство девочек, впервые поехали в такое длительное путешествие. Поэтому все жадно всматривались в мелькавшие за окнами пейзажи. По пути встречались очень красивые места. Конечным пунктом путешествия был город Миасс. До Урала мы ехали без особых приключений, но примерно на 7-ой день пути эшелон попал в зону перестрелки. Мы, конечно, очень испугались. На 9-ый день поезд благополучно доехал до места назначения. 28 мая мы высадились на станции Миасс. В ожидании подвод с вещами были оставлены несколько девочек и взрослых. Из Петроградской группы остались уборщица Нюша и Маруся Рункевич, Аня Сужан и Женя Лихтенштейн. Остальные во главе с Анной Александровной и другими воспитателями отправились пешком в город, который находился в шести верстах от станции. Там нас встретил воспитатель Герман Алексеевич. Он провёл в отведённые для групп помещения. Наше помещение понравилось нам с первого взгляда. Наступил вечер, а оставленные на станции так и не появились. Наконец прибыла подвода с Нюшей, Марусей и несколькими вещами. Нюша сообщила, что Аня с Женей ждут подводы. Через некоторое время приехала Женя с вещами. Было уже совсем темно. Мы очень беспокоились за Аню, а Анна Александровна и за свой чемодан с документами и деньгами. Наконец, около двенадцати часов ночи, ко всеобщей радости, прибыла долгожданная Аня Сужан со всеми вещами. На следующий день все места в отведённых нам комнатах были распределены. Нас с сестрой поместили в комнату вместе с Катей Зубковой, Камой Ярошевич, Надей Каланиной, Кирой Завадовской, Олей Каменской, Лилей Петровой и сестрами Рункевич. Имевшие место вначале некоторые трения из-за взаимного непонимания между Анной Александровной и девочками постепенно изгладились. Группу Василеостровских девочек поместили в одном здании с нами.
Колонию разместили в специально освобождённых казармах. Это были два длинные каменные строения белого цвета, разделённые лугом. Одно из них было двухэтажное, другое - одноэтажное на высоком фундаменте. Удобства были элементарные, но был водопровод. Туалет и умывальни находились в помещении казармы. Воспитатели со своими детьми жили отдельно от колонистов, так дочери Марии Михайловны, Люба и Вера, были устроены у священника вблизи города. Взрослые организовывали нашу жизнь. В колонии была библиотека, выдачей книг ведали дежурные колонисты. Медицинскую помощь мы получали в специально открытом в одной из казарм лазарете, который возглавлял врач Лев Николаевич Липеровский, ему помогала фельдшерица, Агриппина Васильевна. Они с большой теплотой заботились о здоровье детей, внимательно следили за ходом болезни. Я это испытала на себе, пролежав около месяца на больничной койке. В лазарете были и серьёзные больные - Вова Завадовский с ящуром, Чеботарёв с пороком сердца и др. Несмотря на хороший уход, не удалось сберечь жизнь двух мальчиков, один умер от порока сердца, другой, от дизентерии.
При лазарете был организован для девочек кружок, в котором их знакомили с приёмами оказания первой помощи больному, с различными способами наложения повязок. Лазарет был расположен на первом этаже. В палатах было светло и уютно. Посетители часто толпились у окон, выходящих на луг, где довольно часто проходили футбольные состязания. Наблюдение за ними доставляло дополнительное развлечение ходячим больным. Особый восторг вызывал один футболист, прозванный колонистами "белым чёртом" за его виртуозную способность посылать головой мяч и забивать неожиданные для противника голы. Вообще жизнь текла однообразно: мальчики увлекались футболом, девочки осматривали окрестности в разрешённом районе. Иногда организованно ходили на экскурсии в горы, где собирали коллекции минералов. Кругом было неспокойно. Дети порой были свидетелями перестрелки. Старшие иногда устраивали вечера с играми и летучей почтой. Нарушила нашу размеренную жизнь возникшая в Миассе холера. Городские власти предложили воспитателям освободить казармы, занятые нами под холерные бараки. Это требование было спокойно выполнено. Нас переместили в другую казарму к Коломенскому району. Мария Михайловна часть своей группы устроила около города: Марусю Горячеву - к крестьянам, Ксену Горячеву - в семью дьякона. Василеостровские девочки нередко ходили на экскурсии к мельнице. Доброжелательная семья мельника однажды оставила у себя для поправки здоровья очень слабенькую Аню Горячеву. Её заботливо откармливали белым хлебом и сдобой. Позже она переехала в семью, где жила Маруся.
Приближалась осень. Вокруг холерного барака находились заросли боярышника. Тяжёлые кисти янтарных ягод свисали с веток. Они были настолько спелыми, что просвечивались солнцем. Несмотря на строгое запрещение взрослых подходить к бараку, колонисты набирали огромное количество ягод и поедали их с большим удовольствием. Ягоды были сладкие, слегка мучнистые. К счастью, ни одного случая заболевания желудка в нашей группе не было. Но в Василеостровской группе было несколько случаев заболевания дизентерией окончившихся благополучно. Воспитатели оберегали нас и ничего не сообщали о событиях, происходящих вокруг. Но их беспокоила наша судьба. Средства, отпущенные на летнее время из Петрограда, иссякали. Наступала осень.
Образование фронта в конце 1918 года между европейской частью России и Уралом, вследствие военных действий белочехословаков против Советской России внушало беспокойство и неуверенность в возможность возвращения в Петроград к зиме. Недели через три пришлось освободить и второе здание казармы. Наши воспитатели по договорённости с местными властями разместили колонистов в окрестностях Миасса. Василеостровская группа была направлена в казачью станицу Кундравы в 18 км от Миасса. Специально собравшийся сход казаков решил разобрать детей по домам. В многодетных казачьих семьях большинство детей было неграмотными. Поэтому девочки, стараясь быть полезными в принявших их семьях, кроме участия в выполнении различных работ, в свободное время обучали грамоте (чтению и письму) своих сверстников.
Наша группа попала в дачную местность - Тургояк, получившую своё название от озера. Тургояк - сказочный уголок на Урале. Само озеро находится как бы в чаше, окаймлённой невысокими горами, покрытыми смешанным лесом с преобладанием хвойного. Лес был очень красив в осеннюю пору. Особенно, когда солнце освещало светло-жёлтые липы и берёзы и тёмно-красные осины, резко выделявшиеся на тёмно-зелёном фоне хвойных деревьев. Листья лип и берёз как бы играли разноцветьем на солнце: при ветре они шелестели, падали, покрывая землю пёстрым ковром. Местами лес напоминал парк. В тихую погоду вода в озере настолько прозрачна, что, даже находясь на середине его, можно рассмотреть мелкие камушки на дне. У самого берега дно чистое, покрытое тончайшим песком. Лучшее место для купания трудно найти. Но когда появлялся хоть малейший ветер, озеро делалось иссиня-зелёным, появлялись белые гребешки. Волны спешили одна за другой к берегу и с шумом разбивались о скалы. Берег озера разнообразный: шелковистые песчаные пляжи сменялись обрывающимися в озеро скалами. Встречались такие места, где скала круто обрывалась около тропинки, и вершины сосен оказывались у твоих ног. Если сделаешь неосторожный шаг, можно слететь вниз. Озеро очень красивое. По своей форме и характеру окружающих гор оно напоминает Байкал в миниатюре. На вершинах холмов в чашу леса как бы вкраплены небольшие дачи, некоторые из них ещё не были достроены. От каждой дачи к озеру сбегала тропинка на пляж, покрытый тончайшим, очень чистым, шелковистым песком. По берегу озера можно было встретить и заросли махрового шиповника, в густой зелени которого пылали тёмно-красные цветы. Как ни странно, но у берега нередко можно было видеть душистые фиалки. По-видимому, дачи принадлежали состоятельным людям, ибо вдоль берега на высоте примерно 20 метров от озера шла прекрасно сделанная парковая аллея.
Для каждой группы была предоставлена дача. Нашей группе досталась дача без печей. Мы отапливали её с помощью печки-буржуйки, на поверхности которой готовили себе дополнительную пищу. Казённое питание было уже скудным, поэтому мы ходили в соседнюю деревню обменивать свои платья на муку или шанежки - пшеничные лепёшки, обмазанные картофелем. Из муки мы делали пресные лепёшки на воде, пекли их на печке и варили костенику, собранную в лесу. На наше счастье осень стояла прекрасная. Можно было даже полежать на берегу и послушать шум набегающих волн. Но надвигалась зима. Воспитатели, чувствуя ответственность за наши судьбы, хлопотали о вывозе нас в города Сибири, где были школы, чтобы обеспечить детям возможность продолжать обучение и как-то добыть средства к существованию. Старшие колонисты приняли сообщение воспитателей о невозможности вернуться к зиме в Петроград относительно спокойно. Они понимали, что их дальнейшая судьба зависит от решающих событий, разворачивающихся вокруг них. Младшие же колонисты после объявления подняли такой рёв, что взрослым с трудом удалось их успокоить. Они так тосковали по своим родным, так ждали встречи с ними, что их детские души и разум не могли и не хотели примириться с этим известием. В соответствии с предварительной договорённостью воспитателей с местными властями, с учётом возможности получения некоторой материальной помощи от них на содержание детей, выезд колонии был намечен на 14 сентября 1918 года. Выехали мы из Тургояка на подводах рано утром, часов в 6-8. Когда приехали в Миасс, поезд был уже подан. Маленькие колонисты находились уже в вагонах. Наконец нас усадили в теплушки. Я попала в 22-ую. В теплушке помещалось 14 человек. Компания собралась хорошая, было весело. С нами вместе ехала повариха Лиза со своей помощницей Нюшей. Прибыли из казачьей станицы Кундравы и девочки из Василеостровской группы. На другой день поезд прибыл в Курган. Нас встретили очень хорошо, угостили пирожками с чаем. Маленькие колонисты остались в Кургане. Основную массу малышей с их воспитателями разместили в окрестностях города Кургана, на заимке Петровское в 25 км. от города. Некоторых школьников младших классов взяли в свои семьи горожане. В их числе был младший брат Ани Сужан - Илюша Сужан. Их устроили учиться в местную гимназию. Поезд со старшими детьми продолжал идти по своему назначению. На одной из остановок, к нашему удивлению, пищу мы получили не из нашей кухни, а их солдатского котла чехословаков. Нам вручили солдатские котелки, которые затем наполнили ярко-жёлтой пшенной кашей, посыпанной сахарным песком и обильно политой маслом. Каша была очень вкусной. Но чехословаки, покормившие нас, были врагами нашей Родины, революции. Они преградили нам путь в Петроград, создав воинские части, примкнувшие к белым.

Петропавловск

Василеостровскую и Петроградскую группы в числе других колонистов-школьников повезли в город Петропавловск. Первое, что нас удивило по прибытии, было то, что в городе ещё ездили на верблюдах, а тяжести возили на волах.
Петропавловск 1918 года - небольшой город с преимущественно одноэтажными домами, собором на центральной площади, электрическим освещением на улицах, но без водопровода. Воду привозили на лошадях в бочках. В городе были театр и цирк.
Василеостровскую группу поместили в доме мусульманского комитета, недалеко от мечети. Им отвели три комнаты и подсобные помещения. Одну из комнат заняла Христина Фёдоровна. В большой комнате иногда устраивали вечера, в которых обязательно участвовал хор девочек, организованный Марией Михайловной. В группе было 24 человека, в её состав входили: Маруся Шульга, Нина Никонова, Елена Карташёва, Маня Эйзенберг, Лозка Шульга, Таня Альбрехт, Линя Березина, Соня Разумова, Оля Высоцкая, Зельма и Вера Ламстерг, Настя Альбрехт, Вера Березина, Меля Голуб, Оля Эйзенберг, Нина и Лиля Нивинские, Лиля Данеч, Валя Высоцкая, Вера Разумова, Люда Ковалевская, Аня, Ксения, и Маруся Горячевы. Группа жила дружно, учиться ходили в гимназию.
Петроградскую группу, дополненную девочками в начальную школу недалеко от рынка. Затем уже сменную нашу группу перевели в помещение гимназии, находившееся на углу Караванной и Почтамской. Группу по-прежнему возглавляла Анна Александровна Зыкова Мы занимали в первом этаже гимназии вестибюль, две смежные с ним комнаты, кухню и кладовку. Освещение было керосиновое. Кухня сначала не была оборудована, и мы несколько дней обедали в столовой у чехов.
Для воспитателя отделили от угловой комнаты перегородкой, не доходящей до потолка, закуток. Там поместили топчан, стол, составленный из ящиков, и пару венских стульев.
В группе было 25 человек: Катя и Ксеня Амелины, Катя Зубкова, Надя Калинина, Нина Рункевич, Аня Сужан, Женя и Нелли Сток, Женя и Люся Спандико-вы, Аня Королькова, Маруся Сорокина, Маруся Диве-ева, Женя Лихтенштейн, Тося Шелковая, Маруся Голикова, Агния Минеева, Вера Власова, Лиля Петрова, Кама Ярошевич, Маруся Кинц, Оля Каменская, Лида Демлер, Рая Гинзбург, Лёля Васильева. В каждой из трёх комнат помещались девочки из одного класса.
Столовой и комнатой для занятий служила проходная комната (вестибюль), где были поставлены две скамьи и дощатый неокрашенный длинный стол на козлах, впритык к топчанам девочек.
Через некоторое время после приезда нас определили учиться в гимназию. Тёплой одежды у девочек не было, и мы передавали друг другу подходящее платье для посещения занятий. Это было возможно, так как учились мы в две смены на втором этаже здания, в котором жили, и еще потому, что жили дружной семьёй. Если кому-либо хотелось поговорить пол душам, то для этого обычно уединялись в кладовку. Это была узкая комната без окна, где хранились наши немудрёные вещи. Чаще всего ею пользовались Катя Зубкова, Надя Калинина и Кама Ярошевич. Как-то само собой получалось, что в разговорах отсутствовала грубость, при общении появлялся взаимный такт. У нас не было ссор. Истина доказывалась в спорах, иногда жарких. Конечно, каждый из нас обладал своим характером, привычками, ведь мы воспитывались в разных семьях. Но нас неосознанно объединяла, по-видимому, общая беда - оторванность от родителей и общая цель - организованно вернуться домой. В гимназии учителя относились к колонистам участливо, и все мы старательно учились, чтобы не пропал учебный год. Учиться было легко, так как учебная программа в Петропавловске была несколько слабее, чем в Петрограде.

О взрослых членах наших групп

В Петроградской группе из взрослых, кроме воспитательницы Анны Александровны, были: повариха тётя Лиза, её помощница Нюша, которую мы прозвали "взад-назад". Нюше было лет двадцать-двадцать пять, она всегда была недовольной и очень сердилась, когда мы ходили по комнатам при большой уборке. Тогда она, размахивая тряпкой, ворчливо выговаривала: "Всё ходите взад-назад".
Тёте Лизе было лет сорок пять. Это была среднего роста, дородная, круглолицая, румяная, всегда улыбающаяся женщина. К колонистам она относилась с большой теплотой и вниманием. По возможности отмечала день рождения каждого и с удовольствием раздавала нам добавки супа или каши.
Воспитательница, Анна Александровна, пожилая, низенького роста, больная женщина лет пятидесяти пяти, вдова военного. Её дети, дочь и сын, воспитывались одна - в Смольном институте, другой - в Кадетском корпусе. Её руки и ноги были сильно деформированы ревматизмом. Она с трудом поднимала руки для расчесывания своих полуседых волос. Походка её была медленной, она с осторожностью передвигала ноги. Но это был честный человек, с большим чувством ответственности за детей, вверенных ей родителями. Анна Александровна, как правило, не повышала на нас голоса, но иногда у неё бывали срывы. Тесного контакта с девочками у неё не было. Возможно, она внешне не проявляла теплоты из-за боязни нарушить дисциплину. В ряде случаев применяла наказания, которые сводились к лишению удовольствий, например, участия в вечерах или посещений знакомых или других групп. Но мы её уважали, дисциплина в группе была хорошей. Она умела нас объединить и не сковывала инициативы детей.
В Василеостровской группе девочек были две воспитательницы - Христина Фёдоровна Вознесенская и Мария Михайловна Зенкевич. Обязанности поваров исполняли пленные австрийцы. Христине Фёдоровне было лет 55 - 60. Это была женщина высокого роста с полуседыми волосами, закрученными на затылке в узел. Лицо её было красивым, но холодным. Она обладала властным, недобрым характером. Так, например, когда в колонии иссякли средства на жизнь, то по её инициативе, прежде всего, послали детей с кружками собирать по городу подаяния. Контакта и взаимопонимания у неё с девочками не было. Позже, в начале 1919 года ей пришлось оставить группу и уйти из колонии.
Мария Михайловна Зенкевич была моложе, ей было лет сорок. У неё были пышные тёмно-русые волосы, свёрнутые узлом на макушке. На лице всегда светилась добрая улыбка. Она была очень живая, весёлая, инициативная. Сам собой налаживался контакт с детьми. Ей удалось организовать хор девочек, в котором она и сама пела
Из пленных поваров-австрийцев особенно памятен Вильгельм. Он очень добросовестно относился к своим обязанностям, был внимателен и заботлив к детям, любил их побаловать вкусными ватрушками и пирожками. На его доброе отношение ребята отвечали доверием и симпатией.

Неожиданные гонцы из Петрограда

Большую радость во время нашего пребывания в Петропавловске принёс приезд из Петрограда отца колонисток Василеостровского района Валерия Львовича Альбрехта со шведским миссионером-пастором Сарвэ. С большими трудностями им удалось перейти через зону боёв. Вела их в рискованный путь любовь к детям и желание выполнить поручение родительского комитета - узнать всё о судьбе колонистов. Посланцы были снабжены соответствующими документами. Но на получение разрешения для прохождения через линию фронта имело решающее влияние присутствие пастора Сарвэ с его полномочиями. В доставке же детям тёплых вещей, собранных их родителями, им было отказано. Отец Альбрехт привёз письма, к сожалению, только от тех родителей, которых удалось известить о его поездке. Почта была небольшая. Но некоторые из наших получили письма, а мы нет. Нам было очень грустно. Мы все так беспокоились о своих близких. Ведь у нас ходили слухи, что в Петрограде голод.
Во время своего короткого пребывания в Петропавловске В.Л. Альбрехт с пастором жили в Василеостровской группе, где были двое дочерей Валерия Львовича. Гостей вместе с группой сфотографировали. Фотография сохранилась в архиве колонии. Несколько позже приехал отец девочек Спандиковых, членов Петроградской группы. Нас всех собрали, и он рассказал о событиях, происшедших в Петрограде после нашего отъезда. Затем он прочёл и показал подписи большинства родителей.
О, какой это был радостный день! Все ликовали. Подписи, сделанные родной рукой, были для детей как бы шифром, говорящим издалека, что родители живы, любят их, беспокоятся и ждут. Дети вновь почувствовали контакт с родными, который был разорван временем и расстоянием. Отец Спандиковых получил разрешение взять своих счастливых девочек, Женю и Люсю из колонии. Мы за них радовались и откровенно завидовали. Но, к сожалению, как мы позже узнали, в пути их настигла беда. Вспыхнул пожар в их теплушке, и они вместе со своими спутниками сгорели в мчавшемся поезде. Лучше бы они остались с нами!

Зима в Петропавловске

Наступали морозы, а у нас не было зимней одежды. Городские власти, местная общественность и чехи оказывали нам посильную помощь. Но в городе было несколько групп и им было уже трудно обеспечивать колонистов.
В этот период из Омска были направлены на Урал два представителя АКК - Диджорджа и Мэдаксон для ознакомления с положением детских колоний. Вернувшись, они обрисовали бедственное положение детей. В ноябре - декабре 1918 года было принято решение взять колонистов на обеспечение АКК. Нас посетили представители Американского Красного Креста, мужчина и женщина, внешне очень доброжелательные. Позже мы узнали, что это были супруги Сван. Они ознакомились с положением колонистов и вскоре оказали существенную помощь, снабдив нас одеждой.
Мы хорошо помнили день, когда неожиданно для нас вошли чужие люди с охапками тулупов и мешками с заячьими треухами. Тулупы были новые, ещё хрустящие, настоящие козлиные, с густым и мягким мехом внутри, преимущественно белого цвета, с небольшими пушистыми воротниками. Каждому было предложено подобрать себе тулуп и шапку подходящего размера, что нами и было сделано с большим удовольствием. Примеряя одежду, мы обменивались советами, с удовлетворением рассматривали друг друга. Дополнительно на каждую группу выделили пару валенок и халаты. Затем нас снабдили рукавицами. Позже, присланные ими сапожники, по снятым меркам сшили всем русские сапожки.
Спустя некоторое время, в группы принесли мешки с поношенными, но внешне пригодными сапогами со шнурками и с солдатскими рубашками серого цвета, тоже, по-видимому, бывшими в употреблении, но ещё годными для носки. Каждый подобрал то, что ему подходило по размеру.
Далее нам принесли рулон синей фланели для юбок. Юбки мы шили сами по желаемому фасону. Почему-то девочки остановились на двух фасонах: кругом в складку, или полный клёш. Из этой же фланели накроили галстуки. Василеостровскую группу снабдили сатином синего цвета в полоску, из которого девочки скроили и сшили себе халаты, которые освежили, кто как мог воротничками. Так колонистки приобрели внешне стандартный вид.
Мы были счастливы, так как имели теперь возможность свободно выходить на улицу, посещать общественные места. Режим нашей жизни определялся, в основном занятиями в школе. За соблюдением режима дня, за порядком в помещениях и выполнением общих хозяйственных работ (получение и сдача белья, получение и распределение хлеба и других продуктов) следили дежурные девочки. Из питания, получаемого нами, особо вспоминается сибирский хлеб. В те времена в Сибири пекли только пшеничный хлеб в виде больших круглых караваев. К нам его привозили рано утром совсем свежим, иногда тёплым. Он был очень вкусным, девочки его очень любили, особенно поджаристые хрустящие корочки. Когда дежурный начинал резать хлеб на порции, всегда при погружении острого ножа в румяную корочку возникал какой-то особый звук, возбуждающий аппетит. Девочки обычно в этот момент окружали дежурного, ожидая своей порции хлеба-лакомства, а на горбушки всегда была очередь.
Режим дня строго соблюдался. Перед отбоем, в 8,5 часов читали молитву. Конечно, мы сразу не засыпали, шёпотом велись задушевные беседы, обсуждались события прошедшего дня, строились планы на будущее. Иногда наши самые младшие, занимавшие смежную с "закутком" комнату, начинали шуметь. Они перебрасывались подушками, визжали, мяукали. Порой к ним присоединялись и старшие. Это, конечно, нарушало общий покой. Анна Александровна терпеливо ждала, когда заряд энергии у девочек иссякнет и все успокоятся. Но если это затягивалось, она выходила из своего "закутка" и спокойно предлагала одному из самых активных нарушителей пройти к ней. Там она давала провинившейся какую-нибудь книгу, которую наказанная читала, стоя у стены. Нашаливших старших она изолировала в кладовку. Когда всё стихало, тогда Анна Александровна отправляла спать и провинившихся. Так без насилия, без лишних слов налаживался порядок.
Группа у нас была инициативной. В свободное время каждый занимался интересующим его делом: чтением, рисованием, подготовкой скетчей. Некоторые увлекались декламацией, танцами. Так Нелли Сток и Люся Спандикова увлекались балетом. Они вдохновенно, с увлечением работали и достигали определённых результатов, создавая хореографические миниатюры. Мы часто играли в шарады, свободно импровизируя. Поэтому иногда мы ставили у себя домашние спектакли, на которые приглашали колонистов-мальчиков из других групп и девочек из Василеостровского района. Порой устраивали костюмированные вечера, маскарады. Но, к сожалению, у Василеостровских девочек, как нам казалось, жизнь была более скованной, что причиняло им лишние переживания. На наших вечерах после спектакля мы пели хором, играли, танцевали. Танцевали обычно под аккомпанемент баяна, который приносили мальчики. Так мы жили примерно до половины декабря.
Сибирские морозы давали о себе знать. В помещениях было холодно, не хватало дров, ценилось каждое полено. Мы нуждались в платье и белье. Правда, тем, у кого бельё изорвалось, и невозможно было его починить, выдавали простыню, из которой колонистки сами кроили и шили необходимые части туалета. Из-за дров возникали крупные споры с уборщицей Нюшей, которая обычно топила большую печь. Девочки же предпочитали топить маленькую, железную, которая давала больше тепла, поглощая меньше дров и была более уютной.
Опишу одно из недоразумений. Нюша затопила большую печь, девочки были против и, огорчённые, пошли жаловаться к Анне Александровне. Она была на стороне Нюши, но всё же согласилась, чтобы и мы затопили маленькую печь. Недовольная Нюша не успокоилась и, подбежав к нашей печке, стала вытаскивать дрова, говоря, что это её сухие дрова. Девочки решили отстаивать два своих сухих полена. На шум вышла Анна Александровна и выбранила девочек. Причиной же подобных конфликтов был только недостаток дров.
В Василеостровской группе дело ещё осложнялось тем, что печи у них были герметические, которые можно было топить практически только сухими дровами. Поэтому бедные девочки с большим трудом растапливали свои печи сырыми дровами, терпеливо ожидая, пока с дров не стечёт вода, и они несколько подсохнут. Тепла от таких дров было, конечно, мало, на углах комнат всегда были ледяные плёнки. Чтобы заснуть, приходилось на ночь сооружать что-то вроде спальных мешков из тулупов. Утром в умывальники заливали горячую воду, которая, стекая с моющихся в корыто, тотчас покрывалась ледяной коркой.
В колонии создалось тяжёлое положение. Воспитательница Х.Ф. Воскресенская предложила отправить колонистов с кружками по городу собирать подаяние. Одна из девочек Василеостровского района вспоминает, как она, Ксения Горячева, вместе с другими колонистками ходила с кружками на шее в старую часть города, населённую татарами. Последние не могли оказывать желаемую помощь, и девочки возвращались домой неудовлетворённые, усталые физически и морально. Убедившись в бесплодности такого добывания средств, Христина Фёдоровна устроила свою группу работать в швейную мастерскую, изготовлявшую ватные куртки и брюки для фронта. Но и там из-за неопытности девочки больше ломали иголки, чем зарабатывали деньги.
Воспитательница из Петроградской группы, Анна Александровна, возражала против сбора подаяний. Но нашей группе всё же дали соответствующие кружки. Помнится, как с навешанными на шею кружками направились Аня Сужан с подружкой в юрты казахов, а мы с Марусей Дивеевой - на окраину города. Очень трудно заставить себя постучать в окно, но мы это сделали и сразу убежали. Было очень стыдно и унизительно. Наша группа решила заработать необходимые деньги иначе, используя художественную самодеятельность своих членов. С разрешения Анны Александровны была выделена инициативная группа для переговоров с артистами городского театра о возможности совместной постановки спектакля. Конечно, это было сделано при содействии общественности и с разрешения администрации города. Начались переговоры.
Но время шло, приближались рождественские праздники. Наконец наступил и сочельник, первый большой праздник вне родительского дома. Для колонистов это был очень тяжёлый день. По традиции мы пошли в церковь. Воспоминания о семье заставляли детей острее осознавать реальную действительность. Девочки в тот вечер, наверное, молились о том, чтобы их горячее желание вернуться в Петроград скорее осуществилось. На другой день по случаю праздника мы встали позднее. Взрослые хотели нас побаловать, утром угостили кофе с булочками и сыром, а на обед приготовили гуся с кашей. В рождественские каникулы мы устроили у себя маскарадный вечер и пригласили мальчиков и Василеостровских девочек придти в костюмах и масках. Но грозная воспитательница Христина Фёдоровна им этого не разрешила. Бедные девочки пришли, разделись и просидели весь вечер, как куклы, видимо, очень огорчённые. Ведь вокруг них от души веселилась толпа костюмированных и в масках колонистов.
После рождественских дней жизнь в колонии вошла в свою колею. К тому времени наши переговоры с городским театром закончились успешно. Артисты театра доброжелательно согласились на совместную постановку спектакля с нашей группой. В рабочем порядке была намечена программа, выделены участники. Мужские роли играли артисты театра, женские роли и дивертисмент обеспечивали исполнители нашей группы. Спектакль должен был состояться 2(15) января 1919 года. Ниже привожу программу спектакля.

Городской театр
Программа
В среду 2 (15) января 1919 года
В пользу колониии бъженцевъ из Петрограда
Поставлено будетъ при участии беженокъ колонистокъ
1. Сосредоточилась. Ком. вь I д. Волховского Действ, лица
Хвойницкая.......................................М. Дивъева
Петръ Ивановичъ, ея сынъ...................В. Абросимовъ
Атта, ея дочь....................................М. Голикова
Березовъ,.........................................В. Кулыхинъ-Варежскш
Слуга ..............................................X X X
2. Дорогой пощьлуй. Ком. въ I д. Чинарова Действ, лица
Уточкинъ .........................................Б. Сибиряковъ
Мария Петровна, его жена ...................Н. Рункевичъ
Бирюлькинъ......................................М. Мухинскiй
Марья .............................................Кс. Амелина
3. Дивертисменть
Пение..............................................X X X
Декламащя.......................................Р. Гинзбургь
Соло на рояль ...................................Р. Леонтовъ
Балеть ............................................Н. Стокъ
Танцы .............................................А. Сужан, Кс. Амелина
После спектакля танцы, летучая почта, конфетти.
В фойэ буфетъ.
Режиссёр Н.В. Сарматовь

Подготовка к спектаклю шла напряжённо, особенно для неопытных колонисток-исполнительниц. Репетиции шли ежедневно. Артисты театра по-доброму, хорошо помогали девочкам. Вся группа активно участвовала в организации этого мероприятия. Для распространения билетов девочки ходили по домам. Горожане знали, что спектакль идёт с благотворительной целью, и раскупили все билеты, гостеприимно встречая колонисток, щедро угощая их сибирскими пельменями.
Мы все очень волновались, беспокоились за исход спектакля. Наконец настал долгожданный день. Мы с Лидой Демлер пошли в театр очень рано, часа в три. Но не успели мы раздеться, как пришла Валя Дивеева и потащила нас за необходимыми для моей роли чулками к одной из воспитательниц. Часов в шесть артисты и мы начали одеваться и гримироваться. Спектакль, по отзывам, прошёл хорошо. На аплодисменты молодые неопытные артисты смущённо раскланивались. С благотворительной целью в пользу колонии горожане после спектакля устроили лотерею и богатый буфет. Танцы и игры продолжались далеко за полночь.
Во время танцев ко мне подошёл Боря Тимофеев (из старшей группы) и мягко посоветовал снять грим, оставшийся у меня на лице. Братская забота старшего товарища меня очень тронула. Ровно в 12 часов ночи, когда мы должны были идти домой, все колонисты во главе с Жоржем, сыном воспитательницы, решили спрятаться от Анны Александровны в помещении с декорациями, находящемся под сценой. Там было темно и пыльно. Спускаться по лестнице было страшно, поэтому все взялись за руки. Я оказалась рядом с Жоржем, и он в темноте поцеловал мне руку. Это меня возмутило, мне было очень неприятно. Мы долго плутали между декорациями, пока кто-то не нашёл выход, и все благополучно выбрались и остались ещё танцевать.
Только в три часа ночи мы двинулись в холодное помещение колонии. Вообще вечер прошёл весело, на душе у девочек было светло, ведь часть сбора от спектакля передали колонии. Наша группа честно поделилась заработанными деньгами с другими группами, живущими в Петропавловске. Мы же выделенную нам сумму истратили на покупку дров и материалов для платьев. Была куплена рогожка светло-серого цвета в мелкую бледно-зелёную клеточку. После длительного обсуждения фасонов девочки сшили из неё платья с круглой кокеткой до плеч и длинным рукавом. Эти платья мы одевали только по большим праздникам.
Наступило крещение. В крещенский вечер девочки решили погадать. Обычно льют расплавленное олово или воск в воду и рассматривают на стене тень от полученных расплавов. Но из-за отсутствия воска и олова мы жгли бумагу, которую гадающая предварительно сминала в комок. Тени от сгоревшей бумаги были причудливы, и столь же фантастичны были их толкования девочками. Затем несколько колонисток побежали на перекрёсток улиц спрашивать у прохожих имена. Но тут им не повезло - девочек было много, а прохожих мало. Но всё равно нам было весело, несмотря на то, что мы замёрзли, т.к. стоял крепкий крещенский мороз и дул сильный ветер.

Пурга

В Петропавловске частенько зимою бывает пурга, кончающаяся в ряде случаев для заблудившихся трагически. Я хочу описать встречу наших девочек с пургой. Колонисты не отличались религиозностью, но, по-видимому, в силу традиций, существовавших в то время, все церковные праздники соблюдались. Девочки иногда ходили в церковь. Однажды в канун праздника группа их: Лида Демлер, Лиля Петрова, Маруся Дивеева, Ксеня Амелина, Женя Сток и Кама Ярошевич пошли ко всенощной в собор. Он находился на центральной площади города в нескольких кварталах от гимназии. Площадь обрамлялась деревьями, защищенными от прохожих низеньким заборчиком, который разрывался только в проезжей части. Был крепкий мороз, снег искрился и хрустел под ногами. Настроение у всех было бодрое. По мере приближения к собору погода стала портиться, пошёл снег, появился ветер. Когда же мы вошли в собор, то крайне удивились отсутствию людей, хотя служба шла. Вслед за нами пришли ко всенощной ещё несколько колонисток из Василеостровской группы. Как мы узнали позже, местные жители знали о приближающейся пурге. Голоса священника и дьякона гулко раздавались под сводами огромного пустого собора, а за его стенами выл и стонал ветер. Нам стало страшно, мы опустились на колени и стали молиться каждый о своём. Усиливающееся завывание ветра, дребезжание стёкол в больших окнах собора действовало на нас угнетающе. Мы чувствовали себя одинокими, затерянными и болезненно ощущали оторванность от родного дома. Некоторые из нас плакали.
При выходе из собора бешеный ветер чуть не сорвал нас с паперти. С Василеостровскими девочками мы попрощались, так как жили в противоположных концах города. Кругом было бело от мятущегося снега. Мы взялись за руки и побрели, утопая в снегу. Ветер с большой силой хлестал по нашим лицам, как нам казалось острым снегом. Наконец, мы наткнулись на заборчик, ограждавший посадки деревьев. Мы очень обрадовались, ибо это послужило нам ориентиром. Так мы добрались до улицы, но какой - неизвестно. Мы пошли по ней, отмечая её пересечение другими улицами по усиливающемуся ветру. Все девочки держались очень стойко, только Лиля Петрова отказывалась идти и падала, так что другим приходилось её уговаривать и тащить насильно. В тёмное время город обычно освещался электрическими фонарями. Но в пургу свет от них на общем белом фоне мятущегося густого снега просматривался в виде более светлых белесых пятен. Название улицы и номера домов было невозможно разобрать.
Но судьба оберегала нас - мы наткнулись на встречного человека, подсказавшего как добраться до гимназии. По счастливой случайности она была уже недалеко. Трудно описать радость, наполнившую нас, когда мы перешагнули порог нашего дома, где ждали друзья, где было тепло и светло. На пороге мы столкнулись с Анной Александровной и двумя девочками, одетыми в шубы. Они собирались идти нас разыскивать.
При входе в дом Лиля Петрова упала, её на руках перенесли на кровать. Анна Александровна откуда-то достала спирт и вместе с другими стала приводить ее в чувство. У остальных девочек были обмороженные лица. С помощью друзей их старательно растёрли и смазали каким-то жиром, добытым у тёти Лизы. Когда всё успокоилось, нам рассказали, как они все волновались, особенно Анна Александровна. Нас глубоко тронуло, что Анна Александровна, несмотря на свою немощность, рискуя не только здоровьем, но и жизнью, решила идти искать в злую пургу нас, непутёвых девчонок. Мы не услышали от неё ни укоров, ни нотаций, она была только рада нашему возвращению. На следующий день мы узнали о гибели нескольких человек во время пурги. Они, по-видимому, заблудились, обессилели, упали и, занесённые снегом, замёрзли. После этого случая мы ещё с большим уважением стали относиться к нашей мужественной воспитательнице. При встрече с Василеостровской группой девочки нам поведали, какого страха они натерпелись при возвращении из собора, как трудно было идти по глубокому снегу навстречу ветру, как обрадовались они и вся группа возвращению их домой. Видимо, судьба нас всех оберегала.

Знакомство с горожанами

Колонисты жили замкнуто, в основном интересами группы и колонии. В гимназии непосредственно не приходилось общаться со сверстниками-горожанами, так как для колонисток были организованы самостоятельные классы. В других школах некоторые Василеостровские девочки были включены в действующие классы, и контакт их с товарищами был более тесным. Но общение вне дома сводилось к посещению семей одноклассниц по большим праздникам (Пасха и др.). Обязанностей у каждого было предостаточно. Поэтому свободного времени для посещения общественных мест было мало. Всё это не способствовало общению с горожанами. Если знакомства и возникали, то случайно.
Так, случайное знакомство состоялось и у нас с сестрой с местной семьёй Шапкиных. Встретив нас на улице, местная горожанка стала расспрашивать, кто мы и откуда. Затем она пригласила нас к себе. С разрешения Анны Александровны мы посетили её и познакомились со всей семьёй. Звали эту женщину Евдокией Фёдоровной, её мужа - Николаем Ивановичем, у них было пятеро детей. Это были приветливые и гостеприимные люди. В каникулы сестра гостила у них несколько дней. Наши знакомые, по-видимому, были людьми зажиточными, имели лошадей для извоза, прекрасных рысаков для выезда. Иногда они катали нас с сестрой на санях, запряжённых рысаками. Петя Шапкин так лихо управлял конями, что лёгкие сани мчались как вихрь, нас засыпала снежная пыль, захватывало дух. Это были чудесные прогулки.
Однажды, когда я вернулась из гимназии, мне передали просьбу Евдокии Фёдоровны зайти к ним по какому-то важному делу. Я тотчас же пошла, меня уже ждали. Евдокия Фёдоровна начала со мной разговор о своих дочерях, о необходимости с ними заниматься. Она обратилась ко мне с просьбой помочь ей в этом. Я, не раздумывая, согласилась, хотя и по сие время не знаю, почему она обратилась ко мне. Со следующего дня начались мои занятия с четырьмя девочками. Младшую - Кланю нужно было учить азбуке, другую - Лиду приготовить к экзамену в 1-й класс, третью - Зою, в 3-ий класс, а четвёртую - Полю подготовить по алгебре в 5-й класс гимназии.
Программа в местной гимназии была меньше, чем в Петрограде, поэтому подготовки и материала у меня было достаточно. Но для неопытной это была очень ответственная и рискованная работа. Я сама себе говорила: "Господи, помоги мне на поприще педагога". На уроки я ходила почти каждый день. В большие морозы за мной заезжали и после уроков отвозили домой. Но раз, после занятий со всеми четырьмя, меня оставили ночевать, т.к. был страшный мороз, а лошадь уехала на вокзал. Я легла спать вместе с Полей. Спать было хорошо, постель была мягкой, не сравнить с досками колонии.
На следующий день с утра я начала заниматься с детьми. Нарушил наш ход занятий неожиданный приход часов в 9 Нины Рункевич с Женей Лихтенштейн. Милые мои друзья пришли меня предупредить, что Анна Александровна хотя и не заметила моего отсутствия на вечерней молитве, но утром у неё появились какие-то подозрения.
Часов в 11, когда мы сидели за столом и пили чаи, Поля, заметив появление Анны Александровны во дворе, закричала. При её возгласе молодые люди, Петя, Федя и Ваня убежали в другую комнату. Николай Иванович же, увидев Анну Александровну, пошёл её встречать. Как выяснилось, Анне Александровне кто-то доложил, что нас с Катей видели в цирке, посещение же его и других общественных мест колонистам без разрешения на то, было запрещено. Мы с Катей, действительно, были в этом повинны, так как иногда по приглашению Шапкиных ходили в цирк, предварительно не предупредив воспитательницу из-за недостатка на это времени. После состоявшегося знакомства Анны Александровны с Шапкиными и разговора с ними мне не попало. Катю же она наказала, оставив её без отпуска на неопределённое время. Я продолжала ходить на уроки, но уже без ночёвок. Так прошла неделя.
Обычно после уроков мы беседовали с Евдокией Фёдоровной. Особо задушевной была беседа вечером 23 января после занятий с её девочками в канун моего дня ангела. Я невольно поделилась с ней воспоминаниями о семье - о маме, папе, братишках. Когда я уходила, она сказала, что всё приготовит к моему дню ангела, и чтобы я обязательно пришла на следующий день. Было уже темно, Петя с Федей вызвались меня проводить, но Евдокия Фёдоровна остановила их словами: "Я не доверяю вам Ксеню", и попросила своего мужа Николая Ивановича сделать это. Мальчики очень обиделись и несколько дней злились на меня, на Полю и на Евдокию Фёдоровну.
На другой день я с утра хотела попросить прощения у Анны Александровны за Катю и за весь шестой класс, но не успела, она очень скоро ушла. Часам к 12 наша добрая Лиза приготовила мой крендель, вышел он очень вкусным. Часов в 5 я напомнила Кате, что надо собираться к Шапкиным. Она очень не хотела идти, чем меня довела до слёз. Наконец милая Лиза выпроводила нас.
Когда мы пришли туда, то от спечённого для меня пирога и следа не осталось. Над этим все очень смеялись. Но, в общем, мы хорошо провели вечер, нас провожали домой Поля, Петя и Федя. Вернулись мы к вечерней молитве и сразу же легли спать.
Наступил февраль, я продолжала давать уроки, хотя неоговоренной платой за мой труд были только поношенное бельё, дополнительное питание после уроков и иногда сладости, которыми мы делились с девочками в группе, у меня отсутствовало недовольство. Евдокия Фёдоровна и Николай Иванович всегда с искренней приветливостью встречали нас. Мы были, как бы почётными членами их семьи. Общение с ними согревало нас, смягчало отсутствие связи с родным домом. Это создавало хорошее настроение, желание работать. У меня никогда не приходила мысль в голову заикнуться об оплате моего труда, настолько мы были у них своими. В половине марта мои подопечные ученицы к моему большому удовлетворению сдали экзамены.

Американский красный крест и детская колония

До февраля 1919 года помощь Американского Красного Креста была эпизодической. Но надвигались серьёзные события. Мы замечали это по озабоченности Анны Александровны. Позже мы узнали, что АКК предложила взять детскую колонию под свою опеку на условиях, неприемлемых для наших воспитателей, у которых было велико чувство ответственности за детей перед родителями и государством. Условия АКК кратко сводились к тому, что воспитание детей и материальное обеспечение он берёт целиком на себя. Воспитателям же отводилась роль исполнителей распоряжений представителей Американского Красного Креста (АКК). После долгих переговоров нужда вынудила воспитателей согласиться передать колонистов под опеку АКК.
Организационно с нами были связаны в качестве представителей АКК супруги Сваны - Екатерина Владимировна и Альфред Альфредович, прекрасно владевшие русским языком. По национальности Альфред Альфредович был англичанином. Екатерина Владимировна - русской. Супруги Сваны поселились у Василеостровских девочек в освободившейся комнате Христины Фёдоровны, которая вынуждена была уйти из колонии. Альфред Альфредович любил музыку, хорошо играл на скрипке. Он часто по вечерам своей игрой доставлял удовольствие девочкам. Когда хор готовил новую программу, Сван принимал деятельное участие, аккомпанируя ему. Опекуны часто посещали нас, присутствовали на вечерах, не связывая нашей инициативы. Но колонистам приходилось учитывать их пожелания и рекомендации. Необходимо было информировать их обо всех мероприятиях. Спектакли не начинали в их отсутствие. Так было 15 февраля. Наша группа ставила у себя спектакль. Все были приглашены к 4 часам. Начало вечера пришлось перенести на 6 часов из-за опоздания Сванов. В ожидании пришлось гостей занять играми и почтой. На спектакле была поставлена пьеса "Возврата нет" и дивертисмент, в котором Надя Калинина декламировала "Из дневника пролетария", а Аня Сужан и Ксеня Амелина танцевали "русского" и "матлот".
Сваны применяли и наказания, реализуя их через воспитателей. Так однажды в субботу 22 февраля 1919 года Анна Александровна собрала нас в средней комнате, заняла председательское место за столом и стала читать нотацию, обвиняя нас в грубости и дерзости. Затем она сообщила, что мы наказаны за дерзость, допущенную по отношению к Екатерине Владимировне. Сваны лишили нас удовольствий на всю масленицу. Мы все были этим возмущены. Выбрали делегаток - Надю Калинину и Ольгу Каменскую, и направили их для переговоров к Сванам. Конфликт был улажен.
Иногда в выходные дни устраивали вечера и мальчики. Их старшая группа ставила спектакли, в которых они исполняли мужские и женские роли. Последние им не удавались. Обычно после спектакля перед дивертисментом предлагался буфет. Вечер заканчивался танцами, играми, почтой. Номера дивертисмента всегда были хорошими. Буфет (к стыду девочек) всегда был лучше нашего. Взаимное посещение групп сближало и роднило колонистов. Чувствовалась какая-то взаимная ответственность за судьбу друг друга и за всех вместе. Мы были единым целым. Повседневная жизнь шла в обычном ритме: занятия в гимназии, школе, общественные обязанности, иногда развлечения. Все старались хорошо учиться, чтобы успешно закончить учебный год. Мне было несколько сложнее, так как кроме своих уроков были частные, с детьми Шапкиных и приходилось почти ежедневно по два часа заниматься с Женей Сток, самой невнимательной из моих учениц. Таким образом, день мой был чётко расписан, я очень уставала, а ещё бельё требовало починки. По воскресеньям девочки приводили в порядок платье и бельё, штопали, шили.
Приближалась весна, дни стали длиннее и светлее, соответственно, и на душе у колонистов стало светлее. Наконец, суровую зиму сменила весна. Уже сильно пригревало солнце, снег дружно таял. Побежали ручьи, снимая всю грязь с дорог, накопившуюся в течение зимы. В те времена в городе использовалась только лошадиная тяга. Поэтому в водоёмах, откуда нам привозили воду, она имела цвет хорошего чая со специфическим запахом. Естественно, что наша пища и питьё имели те же качества. Но девочки стойко держались, и никаких заболеваний не было.
Однажды, в конце марта, во время своего очередного посещения группы Альфред Альфредович Сван сообщил, что после окончания занятий в школе намечена поездка в Тургояк. Далее он сказал, что наша жизнь там будет организована иначе: у нас будет введено самоуправление без участия в воспитателей, у которых будут другие обязанности. Он объяснил нам, в чем будет заключаться наше самоуправление. В последующие дни об этом было много разговоров, делались различные предположения. Ясности в вопросе самоуправления у нас не было, но новизна будущего нас не пугала, скорее привлекала.
Наконец, когда кончился учебный год, был назначен день выезда колонистов в Тургояк. Это знаменательное событие состоялось 21 апреля 1919 года.
Но у Ани Сужан с поездкой в Тургояк возникли неожиданные трудности. Ей пришлось сразу после окончания занятий поехать в г. Курган с нарочным из семьи, в которой жил её брат Илюша. Предполагалось, что до нашего отъезда Аня успеет вернуться в Петропавловск. Но она опоздала из-за заболевания дифтеритом. Ее лечил врач колонии, о котором она вспоминает с благодарностью. Ане с братом пришлось самостоятельно добираться до Тургояка. В Кургане им помогли устроиться на проходящий воинский эшелон (с белыми), следовавший с востока на запад. Аню пристроили в офицерский вагон, Илюшу поместили в теплушку к солдатам. На станции Миасс их высадили, и они с попутным транспортом добрались до Тургояка, где присоединились к своим группам.

Тургояк

В день отъезда из Петропавловска в Тургояк (21 Апреля 1919 года) мы в 8 часов утра собирали, упаковывали и связывали свои вещи для отправки на вокзал. Затем пошли помогать укладывать и грузить на подводы вещи Василеостровских девочек. Вернувшись домой, мы погрузили на прибывшие подводы свою поклажу и отправились на вокзал, где нас встретил старший колонист Николай Егоров, указавший наши теплушки. Я устроилась в теплушке с Катей Зубковой. Вскоре нам раздали ужин хлеб с маслом и колбасой. Вечером поезд тронулся в путь. 26 апреля мы прибыли в Миасс. Обедали на пункте. Из-за недостатка подвод пришлось задержаться на станции до следующего дня. Вещи были отправлены на подводах вместе с Катей и Тосей. Остальные пошли в Тургояк пешком, проводником был Коля Биттель. На место добрались поздно вечером, временно разместились на "Даче Кутузова". 28 апреля с утра мистер Сван с Уэлчем обошли все дачи и распределили их между группами. Мы переехали на дачу "Пшеничникова", которая нам очень понравилась. Я попала в комнату вместе с Лелей Васильевой, Катей Зубковой, и Лилей Петровой. Василеостровские девочки получили дачу недалеко от нас. Комнаты у них тоже были небольшие, на 2 - 5 человек.
Когда все разместились, то девочки первым долгом схватили полотенца и побежали на озеро, которое по краям было ещё затянуто ледком. Но это их не смутило, они разделись и окунулись в ледяную воду. Тело сразу же обожгло, но смельчаки всё же поплавали. Выпрыгнув на берег, они, смеясь, до боли растирали друг друга, так как на воздухе было холодно. К счастью, никто не простудился. Знакомство с озером состоялось.
В Тургояке было собрано уже 500 детей. Но как ни странно, кругом стояла тишина, не было шума, криков, беготни. Этому способствовало расположение дач в лесу и в немалой степени то, что опекуны распределили детей по дачам в соответствии с их возрастом и потребностями. Учтены были интересы всех, никто друг другу не мешал и не нарушал покоя леса. Детский коллектив вписался в Тургояк как дополнительный муравейник, в котором каждый занимался своим делом, не нарушая привычной жизни окружающей природы.
Ритм жизни колонистов резко изменился. Были введены самоуправление и самообслуживание. Последнее касалось дома, кухни и столовой. Ответственным по даче являлся выбранный группой староста. У нас таковой была Катя Амелина, а в Василеостровской группе - Валя Высоцкая. В обязанности старост входило: следить за соблюдением порядка и дисциплиной. Кухня и столовая помещались в отдельной даче. Они обслуживались дежурными о каждой дачи. Новый ритм жизни, предложенный колонии в Тургояке, был принят колонистами безболезненно, как естественный.
Опишу один из обычных дней жизни наших групп. Утренний подъём для всех колонистов был в одно время. Мы быстро вставали, убирали постели, стандартно заправляя их, и после короткой зарядки сбегали по нашей тропочке к озеру. Каждый умывался по-своему, некоторые плавали, не обходилось без смеха и шуток. Утренний воздух, вода, лес - всё действовало на детей благотворно и бодряще. После завершения туалета шли к себе на линейку, где староста доводил до нашего сведения общественные обязанности, приходящиеся на долю группы на данный и последующий дни, и намеченные мероприятия по колонии. После распределения обязанностей и дежурств, шли к определённому часу в столовую завтракать. Затем жизнь группы текла по намеченному плану до отбоя ко сну. Дисциплина была хорошей и как-то самопроизвольно поддерживалась без всякого давления извне.
Воспитатели жили отдельно от детей. Им было поручено организовать для желающих колонистов летнюю школу. Занятия в летней школе были интересны, расширяли кругозор и углубляли знания, приобретённые в гимназии. Особенно нравились уроки физики, проводимые воспитателем Ираидой Павловной Афанасьевой. При изложении материала у неё отсутствовал шаблон, ей удавалось показать непрерывность развития науки, и что известные законы не являются незыблемыми. В колонии действовала так же библиотека, обслуживаемая колонистами.
Медицинский пункт находился в глубине леса, им ведал врач Лев Николаевич Липеровский с помощницей Агриппиной Васильевной.
Возглавляли нашу колонию в Тургояке супруги Сван. Вся жизнь колонистов текла по намеченному ими плану.
Организационно они были непосредственно связаны со старостами. Казалось, что они наблюдают за жизнью детей издали, не вмешиваясь в их внутренние дела. Хотя время от времени они заходили на ту или иную дачу, контролируя организацию быта, смотрели за порядком и чистотой. Дети их уважали и по мере надобности могли к ним обращаться в любое время. Отношения были простыми и доброжелательными. Опекуны с большим вниманием относились к нуждам и запросам колонистов. Так, кроме летней школы они организовали экскурсии в окрестности Тургояка, разрешили старшим мальчикам построить на берегу лодочную пристань и пользоваться лодками для ознакомления с озером.
Колонии повезло с погодой. Стояли прекрасные безоблачные дни. Озеро притягивало к себе колонистов своей красотой и возможностью получить удовольствия. Дно озера и пляжи были покрыты тончайшим шелковистым песком. Дети охотно и подолгу купались, загорали. Хорошо было полежать на берегу, бездумно слушая прибой волн и шорох песка. Прогулки на лодках сами по себе доставляли радость, но они были к тому же познавательными. Нам рассказывали, что когда-то в Тургояке скрывались староверы - в пещерах, выложенных ими из камня на островах, или вырубленных в береговых скалах. В пещерах и поныне сохранились каменные ложи. Виденные нами остатки пещер заставляли мысленно перенестись в ту эпоху и внушали уважение к стойкости их обитателей.
Но прогулки на лодках и по лесу были разрешены лишь в дневное время до отбоя ко сну. Отклонения от этих правил и режима рассматривались опекунами как чрезвычайные нарушения, на которые они незамедлительно реагировали.
Я остановлюсь на одном из нарушений установленного порядка группой старших мальчиков и девочек. Они без разрешения поздно вечером поехали кататься на лодке. Уже стемнело, и луна прекрасно освещала своим голубым светом всё вокруг. Об этой прогулке узнали Сваны.
Они сразу же обошли все дачи для выяснения отсутствующих, а затем ожидали на берегу возвращения лодок. Разговор с провинившимися был, по-видимому, серьёзный, Сваны хотели даже уничтожить лодочную пристань. Но к общему удовлетворению всё как-то уладилось.
Экскурсии, проводимые в окрестности Тургояка, возглавлял обычно воспитатель группы мальчиков, Станислав Станиславович. Особо запомнились две из них. Одна - на голубое озеро Кисегач и другая в горы, в кладовые полудрагоценных камней. В настоящее время эти места являются заповедниками. Поход на голубое озеро был продолжительным и утомительным, так как пришлось идти через густой лес, да и по пути попадался бурелом. Но когда мы подошли к озеру, то и усталость прошла, так всё было необычно. Озеро, окружённое густым лесом, действительно было изумрудным с очень прозрачной водой. Берег его был топким и заросшим травой, поэтому в нём никто из нас не купался. В прозрачной спокойной воде видны были травянистые растения и плавающие зелёные ужи. Кругом была тишина, казалось, что на свете только мы и лесное необыкновенное озеро. Произошло какое-то независимое от нашей воли сближение с природой, обогатившее нас. На привале воспитатель предложил лечь на землю и опереться нашими избитыми ногами на стволы упавших деревьев, чтобы дать ногам отдохнуть. После отдыха и осмотра озера мы, довольные, отправились в обратный путь.
Вторая экскурсия в горы была похожа на сказочное путешествие к хозяину причудливых каменных хором. Дорога к ним не была утомительной. Она шла преимущественно по открытой местности. Погода была прекрасной, не было изнурительной жары. Казалось, что по зелёному ковру травы, покрывавшему склоны холмов, не ступала нога человека. Нас окружала тишина, изредка прерываемая журчанием ручьёв и родничков. Струя некоторых из них, протекающая среди камней, была тоненькой и небыстрой, но столь же освежающей, как весенняя капель. Мы не раз утоляли жажду у таких ручейков, набирая холодную воду в ладони. Но когда мы подходили к намеченному маршрутом месту, склоны обнажились, появились трещины, причудливые проходы. Это и были каменные хоромы. Стены и земля сверкали разноцветьем, отражая падающие на них солнечные блики. Глаза разбегались, и душа наполнялась удивлением от этого чуда природы. По мере продвижения, нас встречали хаотические нагромождения камня с вкрапленными в него друзами горного хрусталя, или на стенах расщелины сверкающие красным светом семейства фаната, кристаллы топаза, изумрудов. В некоторых местах мы обнаруживали удивительные по многообразию рисунка и цвета яшму и амазонский камень. Нам было разрешено собрать коллекцию, что мы с большим старанием и сделали. Некоторые колонисты довезли собранные коллекции до Петрограда.
Жизнь колонистов в Тургояке была интересной и насыщенной. Но вне колонии развивались события, о которых нам не сообщали. Представители АКК были в курсе них, но, по-видимому, и они не предполагали, что фронт будет так стремительно двигаться на восток. Наши воспитатели очень беспокоились за старших мальчиков, так как их могли мобилизовать, и за старших девочек. Опекуны отправили с каким-то поручением группу старших мальчиков из Тургояка и группу старших девочек на огороды. Более подробно остановлюсь на судьбе девочек, отправленных в деревню Караси.

Караси

По плану АКК и воспитателей было намечено отправить старших девочек в деревню Караси, где, как говорили, находился колониальный огород. В случае быстрого продвижения фронта к Тургояку предполагалось вывезти их на подводах в Челябинск. При отсутствии опасности намечалось вернуть всех в Тургояк,
На следующий день предложили старшим девочкам собраться на полевые работы. Их предупредили, что едут они не надолго, поэтому рекомендовали не брать лишних вещей. Нас поехало 39 человек. Состав группы был случайным. В неё входили девочки из разных районов среднего и старшего возраста. На случайность состава указывает то обстоятельство, что родные сестры были разъединены. Причём старшие остались в Тургояке, как например, Валя Дивеева и Катя Амелина, а младшие их сестры, Маруся Дивеева и Ксеня Амелина, были отправлены в Караси.
Насколько я помню, поехала большая группа из Троицкого района и единицы из других районов. Возглавляла группу воспитательница Мария Михайловна Зенкевич.
Для поездки нам дали крестьянские телеги, на которых возят дрова, сено и прочую кладь. Погода была хорошей, и лошади легко бежали трусцой по просёлочной дороге. Когда мы выехали из Тургояка, ландшафт резко изменился. Кругом раскинулись бескрайние хлебные поля. Только с одной стороны за кромкой поля шла полоска леса. Впереди же, до самого горизонта, ленточкой вилась дорога среди уже начинающего желтеть хлебного поля. Когда подъезжали к деревне, местность сделалась более холмистой и лес как бы приблизился. Он был преимущественно лиственный, берёзовый, и на солнце выглядел празднично-нарядным.
Нам предоставили помещение сельской школы, которая стояла на холме, слева, внизу протекал ручей, окружённый кустарником. По его берегам было много земляники.
Нас не торопились везти на поле. Это обстоятельство настораживало. Мы возмущались, почему нам не говорят правды, и требовали, чтобы привезли вещи, ибо дальнейшая наша судьба была неизвестной.
На следующее утро почти все девочки из Троицкого района ушли пешком в Тургояк. В деревне осталось 16 человек: Катя Козлова, Женя Кучинская, Маруся Дивеева, Ксеня Амелина, Лида Демлер и другие. Нам всё же привезли вещи. С колониальными лошадьми прибыли мальчики, Григорий Яковлев и Дуваленский.
Наконец состоялась поездка к месту работы, но там мы увидели лишь чёрное незасеянное поле. Стало ясно, что поездка в Караси была надуманной. Мы обратились за объяснением к Марии Михайловне. Но ей было только известно, что за нами должны приехать гонцы из Тургояка.
Так, в напряжённом ожидании прошло несколько дней. Раз после полудня, мы с Марусей Дивеевой пошли к ручью за земляникой. Наше внимание привлекло появившееся вдали на дороге пыльное облако. Когда оно приблизилось, стало возможным различить военных всадников. Это был отряд белых. Очень испуганные, мы тотчас же побежали к школе. К нашему удивлению, нашли Марию Михайловну, сидящую на вещах около школы. Она плакала. Оказывается, прибывшие белые выселили нас на улицу, а сами заняли помещение школы.
Мы с Марусей вошли в школу, чтобы взять оставшиеся там вещи, и увидели посреди класса копну сена, а на ней спящих женщин, видимо, бесконечно утомлённых, ибо они не чувствовали, как по их телу и белью ползали вши.
Начал накрапывать дождь. Мария Михайловна вступила в переговоры со старшим офицером белых о возможности нашего выезда из деревни. Офицер это разрешил, но ограничил время выезда. Её предупредили, что если до полуночи мы для этой цели не найдём лошадей, то белые конфискуют их для своих нужд.
Уже смеркалось. Естественно, мы волновались, ведь в эти часы, возможно, решалась наша судьба. Мы были оторваны от родного для нас коллектива колонистов. И вдруг в деревне появились три всадника на взмыленных конях. Это были старшие колонисты - Егоров, Cмольянинов и Котя Иванов, наши спасители. С их помощью восстановилась связь с колонией. Мы были счастливы, появилась надежда соединиться со всеми, исчезло чувство оторванности. Старших мальчиков послали за нами, снабдив соответствующими документами от АКК. Они сообщили, что вся колония уже вывезена из Тургояк на и погружена в вагоны. Нас же будет ждать состав на вокзале в Челябинске. Но нужно торопиться, так как образовавшийся фронт белых и интервентов быстро движется на восток. Народ в панике тоже бежит на восток, поэтому эшелон с колонистами будет трудно удерживать на станции длительное время.
Наши рыцари-колонисты очень энергично принялись за организацию выезда. Они, по-видимому, привезли на прибывших затем подводах продукты и рулоны ткани. Для размещения всего этого потребовался дополнительный транспорт. Мальчики разумно распределили ящики с продуктами и другую кладь равномерно по всем телегам, и на каждой телеге было устроено по два спальных места для колонисток.
Наш караван смог выехать только в полночь. Мы с облегчением вздохнули, когда покинули растревоженную белым отрядом деревню. Оглядываясь назад, мы видели в деревне на фоне неба виселицы.
Небо было тёмно-синее, глубокое, усеянное звёздами. Путь освещала своим холодным светом луна. В пути возчики-башкиры безбоязненно обворовывали нас. Они останавливали лошадей в удобных для себя местах, снимали ящики и прятали их на наших глазах в кустах. Мы должны были молчать, так как боялись, что они откажутся везти нас дальше. Но, к сожалению, это случилось на следующей остановке. Возчики собрались вместе, объявили, что дальше не поедут. Мальчикам с трудом удалось их уговорить, и мы двинулись дальше. Мария Михайловна плакала и громко выговаривала возницам. Я и другие девочки соскакивали со своих телег, подбегали к ней и уговаривали её держать себя спокойно, уверенно и не давать повода усомниться в силе наших документов.
Наконец, мы добрались до большого сибирского села. Оно производило особое впечатление добротностью построек, достатком и чистотой. Все дома были бревенчатые, с резными наличниками и широкими крыльцами.
Нежная глубина неба и яркое солнечное освещение подчёркивали нарядность построек. Мы испытывали какое-то особое ощущение от окружающей нас красоты, созданной руками человека и природой. Был полдень, в селе стояла тишина, так как все были на работах, на улице кроме нас не было ни души. Так мы доехали примерно до середины села, где улица расширялась в площадь. Из большого длинного дома, видимо управления, на крыльцо из сеней быстро вышел пожилой, тучный мужчина в поддёвке и направился к нам. Он сообщил, что на проводе Челябинск и спрашивает нас.
Мальчики побежали разговаривать по телефону. Башкиры тем временем стали сбрасывать с телег наши вещи. Они объясняли мужчине в поддёвке, видимо возглавлявшему управление села, что дальше они не поедут, что они должны вернуться домой, чтобы позаботиться о своих семьях.
В этот критический момент вышли из дома мальчики. Они предъявили свои документы уполномоченному и сказали, что нас ждёт в Челябинске эшелон, до которого надо добраться как можно скорее. Кроме того, они напомнили башкирам о намерении белых конфисковать их лошадей. Уполномоченный правления села, показав документы башкирам, убедил их в необходимости довезти нас до места.
Кладь была водворена на повозки и мы тронулись в путь. Но тревога за исход нашего путешествия сохранялась по двум причинам:
- довезут ли до места нас башкиры и
- успеем ли мы доехать до Челябинска к назначенному времени отправления эшелона.
Но вот и вокзал Челябинска, нас встречают представители Американского Красного Креста (АКК) и вооружённые американские солдаты. Вокзал и привокзальная площадь были заполнены встревоженной толпой.
Американские солдаты выстроились в две параллельные шеренги, между которыми нас быстро провели к вагону-теплушкке. Двери последней на какие-то мгновения открыли, чтобы втиснуть в них нас и мгновенно закрыли. Поезд тронулся. Слышны были удары о стены и двери теплушек и возмущённые крики толпы людей которые заполняли вокзал и стремились бежать на восток. Мы сразу не могли осознать всё происшедшее, настолько страстно ожидаемая нами встреча со своими была наконец осуществлена.
Вероятно, с таким же волнением и нетерпением ждала прибытие нас, 20 человек, вся колония в количестве восьмисот человек вместе с воспитателями и уполномоченными. В том, что весь эшелон ждал горстку отставших колонистов, проявилось и чувство ответственности взрослых и человеческая забота о вверенных им детях. Встреча и выезд были организованы чётко и быстро, за что мы сохраним глубокую признательность всем. Да, чувство локтя в колонии было развито до предела -один за всех, все за одного.

Поездка из Тургояка на восток

Американский Красный крест, конечно, был в курсе событий, происходящих в России. Поэтому его представители, взявшие на себя заботу о детях, чувствуя ответственность за их жизнь, изыскивали меры, способствующие удалению их от фронта.
Одной из мер была отправка старших девочек в деревню Караси. Но они, по-видимому, так же заранее готовили эшелон для выезда в Петроград, надеясь на успех похода Колчака. Но история распорядилась иначе. Фронт с запада быстро двигался на восток и приближался к Тургояку. Обеспокоенная администрация АКК дала распоряжение по колонии: спешно собрать детей и имущество и идти на станцию Миасс, где их ждал готовый к отправлению эшелон.
Ксения Горячева вспоминает, что в этот момент она с группой девочек вернулась домой из бани. Узнав о приказе, им пришлось быстро собрать вещи и с мокрыми волосами идти на вокзал в Миасс. И как только колонисты были размещены по вагонам, эшелон тронулся увозя детей из зоны боёв на восток до Омска, где мы узнали, что едем до да крайней восточной Гранины России -до Владивостока.
Поэтому теплушки поезда были наскоро приспособлены для длительной поездки с постелями в два яруса. Для каждого было оборудовано отдельное спальное место. Вместо матрасов служили рулоны ткани (бязь и фланель). Кухня и медицинский пункт находились в отдельных теплушках. Поезд сопровождали вооружённые американские солдаты. В их обязанности входило оберегать состав и следить, чтобы никто из детей не остался на остановках. Иногда мы слышали их шаги по крыше вагона. Они ловко соскакивали на землю и вновь возвращались на площадки вагонов. Ловкость, физическая натренированность солдат вызывали восхищение и даже желание, особенно у мальчиков, подражать им.
Некоторые же поступки солдат вызывали у нас недоумение и даже возмущение. Так было, например, на станциях в Манчжурии. Как обычно, когда поезд подходил к станции, к вагонам подбегали торговцы со своими товарами. Из-за отсутствия денег мы были только зрителями. Солдаты же соскакивали, торговались с лотошниками. Когда же поезд отходил от станции, набирая скорость, можно было видеть, как солдат безжалостно выбивал сапогом лоток из рук торговца, а сам, смеясь, ловко вскакивал на подножку вагона. Бедный же человек, утирая слёзы, собирал с земли свой немудрёный товар. Конечно, не все американские солдаты вели себя так. Но эти поступки вызывали в нас настороженность и недоверие к ним.
Наш поезд шёл довольно медленно из-за загруженности железнодорожного пути составами и нарушения расписания. Медицинская помощь и распределение питания по вагонам осуществлялись на остановках. В пути сестры милосердия АКК регулярно производили гигиенический осмотр колонистов. Время от времени они смазывали девочкам головы керосином. Где возможно, в попутных городах водили детей в баню (Иркутск, Томск) Но всё же в пути некоторых колонистов пришлось госпитализировать, как, например, Марусю Горячёву заболевшую воспалением легких. Она, видимо, простудилась при проветривании теплушки. Ведь мы ехали летом, и из-за духоты приходилось держать двери вагона открытыми. Колонисты обычно сидели на пороге свесив ноги, с любопытством рассматривая мелькающие перед глазами картины природы. Дети не остерегались сквозняков, возникающих при движении поезда. Но массовых заболеваний не было. В медицинской теплушке были только один - два серьёзно больных. Судьба охраняла детей.
Относительное благополучие нашего путешествия следует приписать строгой организованности нашего быта, дисциплинированности самих колонистов и охране эшелона американскими солдатами. Приведу пример: когда мы подъезжали к Харбину, то увидели находящиеся от нас через один путь составы, вагоны которых были завешаны простынями. В них находились больные холерой. В Харбине свирепствовала эпидемия. Для защиты жизни и здоровья колонистов опекуны позаботились о быстрой отправке поезда. Во время вынужденной остановки детей не выпускали из вагонов. Для профилактики американские сестры милосердия обходили теплушки и заставляли колонистов полоскать рот раствором марганцовки.
Путешествие от Челябинска до Владивостока было очень интересным. Этому способствовало и время года. Ведь мы ехали летом. Дни были длинными, солнышко пригревало, краски природы были наиболее яркими. К тому же мы впервые увидели глазами и почувствовали душой необъятность нашей родины. За окнами вагонов непрерывно изменялся характер местности, луга сменялись лесом, равнина - холмами и горами.
Остановлюсь на некоторых наиболее ярких воспоминаниях об этой поездке. Однажды поезд вынужденно остановился между станциями. Место остановки было диким, необжитым. Ленточка железнодорожного пути прорезала горы, покрытые лесом. Стоянка поезда оказалась долгой, и нам разрешили выйти из вагонов. Мы охотно этим воспользовались и тотчас же взобрались на находящиеся около полотна невысокие горы, покрытые девственным лесом. Неожиданно мы увидели на склонах скал прилепившиеся к камням, никогда не виденные нами, бархатистые сиреневато-белые, искрящиеся необыкновенные цветы. Эти чудо цветы, как мы узнали, были эдельвейсы. Воспоминания об этой короткой стоянке поезда осталось страничкой из сказки. В дальнейшей своей жизни ни мне, ни другим моим спутникам никогда уже не удалось увидеть эдельвейсы.
Сильное впечатление произвёл на всех колонистов Байкал. Железная дорога огибала озеро с одной его стороны. Своими туннелями она неоднократно прорезала скалы. К всеобщему удовольствию поезд шёл медленно и мы могли около суток наслаждаться изумительной природой Байкала. Погода стояла летняя, солнечная, тихая. Голубизна неба и тёмная зелень леса, покрывающего берега озера, своеобразно отражались в его нетронутой рябью спокойной воде. По мере приближения вечера всё кругом причудливо изменялось. Байкал становился строже. Мы неотрывно смотрели на беспрерывно меняющийся, завораживающий своим величием и красотой Байкал. А он как бы одаривал нас, позволяя унести в своей душе частицу прекрасного в наше будущее.
В те времена составы вели паровозы и из их труб время от времени клубами вырывался дым, расцвеченный искрами. Особый страх и восторг наводил на нас проезд поезда через туннели. Перед въездом в туннели колонистам предлагалось закрывать окна и двери. Старшие боялись, что залетевшие в вагоны дым и искры могут причинить неприятности: попасть в глаза или на одежду. Это опасение не было лишено основания, так как у паровоза, входящего в туннель, прижатый дым окружал вагоны как бы огненной сферой. Но многие колонисты, несмотря на запрет, на мгновение выглядывали в окна, открывали двери и восхищённо наблюдали как поезд подобно могущественному чудовищу, с грохотом бесстрашно мчался по огненной земле. виденное конечно, никогда не изгладится из памяти.
Жизнь наша в поезде шла своим чередом. Общение колонистов, живших в разных вагонах, осуществлялось только на остановках. Хотя состав вагона-теплушки был уже смешанный, кроме наших были девочки из других районов например, Таня Познер и др., мы жили дружно. Впечатления от впервые виденного нами мира из окна вагона заполняли наше время и давали повод для размышления и разговоров.
О нашем будущем мы ничего не знали, но было ясно, что прежним путём вернуться на родину нельзя. Нас оберегали от внешних неприятностей, заботились о нашем здоровье, о режиме жизни в пути и везли в неизвестное для нас наше будущее. Мы доверяли опекунам и были почему-то уверены, что они помогут нам вернуться на родину. Но пока мы ехали на восток, а не на запад. Нас увозили от зоны боёв. Так мы доехали до Владивостока. Эшелон с колонистами находился в пути от Тургояка до Владивостока больше месяца.

Владивосток

Колонистам было известно, что конечным пунктом их поездки в эшелоне будет Владивосток. Однако, эшелон остановился на станции "Вторая речка", не доезжая двадцати километров до Владивостока. Как-то не верилось, что это конец нашего путешествия. Вообще, подсознательно нами всё принималось как временное. В душе мы всегда находились в пути, конечным пунктом которого был Петроград.
Для проведения гигиенической обработки колонистов сестры милосердия АКК приказали всем идти на залив мыться с мылом и купаться. Было уже холодно, дети неохотно выполняли распоряжение, некоторые даже, дрожа от холода, ослушивались, спрятавшись за спины товарищей.
Вторая речка явилась распределительным пунктом для колонистов. Здесь в солдатских казармах было подготовлено общежитие для старших колонистов-учащихся пятых классов и выше. Некоторых старших колонистов из младших групп взяли семьи граждан Владивостока и устроили их учиться в городской гимназии. Среди них был Илюша Сужан.
Младших же (с четвёртого класса и ниже) повезли во Владивосток, откуда на Русский остров, где поселили в приспособленных для них помещениях. Для этих детей поддерживался следующий режим: в 9 часов утра - подъём по звонку, гимнастика, туалет, завтрак, (летом - купание в море), неофициальные занятия, обед, занятия пением и танцами, в 10 часов вечера - звонок ко сну.
На Русском острове официально оформленной школы не было, но занятия по всем предметам проводились воспитателями, правда нерегулярно. Русский язык, географию и историю вела Мария Михайловна, математику - Евгения Михайловна Мазун, английский язык преподавал американец Гутелиус.
Зима на Русском острове была снежной, ветреной. Это затрудняло прогулки колонистов. К тому же у них была только демисезонная одежда. Поэтому даже при небольших переходах между зданиями шальной ветер просвистывал насквозь. Для защиты от непогоды приходилось поверх пальто накидывать одеяла.
Ответственным за организацию жизни колонистов на "Второй речке" был представитель АКК Уэлч (Григорий Иванович). Остановлюсь несколько подробнее на описании жизни детей на "Второй речке". Мальчики и девочки жили в одной казарме, обеспеченной электричеством и водопроводом. Это было длинное одноэтажное кирпичное строение, разделённое тамбуром на две половины. В одной помещались девочки, в другой - мальчики. В тамбуре находились комнаты для воспитательниц девочек - Елизаветы Андреевны и Эрнестины Клаусовны и для медицинской сестры - Марии Яковлевны Т., у которой всегда было всё необходимое для оказания первой помощи,
Наша Анна Александровна осталась из-за сына и Сибири. Её заменила на "Второй речке" Елизавета Андреевна, женщина лет шестидесяти, с пышными седыми волосами, свёрнутыми на затылке в узел. Лицо её было некрасивое, но очень приветливое, его украшали теплые, внимательные серые глаза. Она всегда была ровна в обращении, чувствовалась её доброжелательность и готовность придти на помощь девочкам.
Спальни отделялись от столовой, служащей одновременно и комнатой для занятий, деревянной перегородкой, не доходящей до потолка. В спальнях топчаны стояли тесно и отделялись друг от друга только шкафчиками больничного типа, табуретов не было. Все топчаны были покрыты тёмными байковыми одеялами. Для утепления стены завесили такими же одеялами, на которых колонистки прикрепили дорогие для них фотографии. В столовой были поставлены длинные неокрашенные дощатые столы на козлах и скамьи. Лазарет и кухня помещались в отдельном здании.
Лазарету предоставили небольшое помещение. В стационаре были две палаты для мальчиков и девочек. В одной палате находились больные с различными заболеваниями.
Сразу же по приезде, в лазарет пришлось поместить Марусю Горячеву, заболевшую в пути воспалением лёгких. Вместе с Марусей в палате находились и дизентерийные. Обслуживающего персонала было недостаточно. Поэтому для ухода за Марусей разрешили её сестре Ксении Горячевой поселиться в той же палате. Ксении приходилось уделять внимание и дизентерийным больным. Вскоре и она сама заболела дизентерией и слегла. Мы оказывали некоторую помощь по уходу за больной, дежуря по очереди. Но чаще всех можно было видеть около Маруси её подругу Олю Высоцкую. Болезнь Маруси обострилась и перешла в скоротечную чахотку. Спасти её в то время было невозможно, она погибла. Мы приехали во Владивосток к началу занятий. В городе были две женские гимназии - серая и коричневая, вероятно получившие своё название от цвета и формы. Нас устроили в коричневую, мальчиков разместили в различные учебные заведения - коммерческое, реальное и другие.
Вторая речка находилась от города достаточно далеко и поэтому в гимназию и обратно приходилось ездить на поезде. Обычно нас сопровождал воспитатель мальчиков Пётр Васильевич де-Жорж. Но иногда отдельные колонисты шли пешком. Так, однажды вечером мы с Верой Шмидт тайком от Петра Васильевича убежали из гимназии и по шпалам отправились на Вторую речку. Зима была снежная и морозная. Порой железнодорожные пути заносило снегом настолько, что временно прекращалось движение поездов и мы оставались дома. Учились мы старательно, берегли время, помогали друг другу. Учебников и тетрадей было мало, поэтому максимально использовали каждый клочок бумаги, писали очень мелко и между строк.
Режим нашей жизни определялся занятиями в школе. В будни свободного времени практически не было. Но в праздничные дни разрешалось общение девочек и мальчиков на танцах, которые проводились на половине мальчиков. Они убирали столы, скамьи, ставили у стен, и под звуки баяна колонисты с удовольствием танцевали до отбоя ко сну. На баяне и на других инструментах умели играть многие мальчики: Матвеев Серёжа, Коля, Боря Тимофеев и др.
Неожиданным событием, нарушившим нашу жизнь, было сообщение, полученное в ноябре 1919 года из Англии от родителей колонисток Жени и Нелли Сток. По-видимому, их родители выехали из Петрограда в Англию после нашего отъезда в колонию. Затем они, вероятно, узнали через английских представителей, что детская колония находится на попечении АКК. После получения сведений о своих детях родители обратились с просьбой направить троих детей - Женю, Стиву и Нелли Сток в Англию. Я хорошо помню, как пришли прощаться перед отъездом наши девочки. Они были одеты в специально сшитые для путешествия пальто темно серого цвета с пелеринами и такого же цвета и пилотки Лица их осветились радостью близкого свидания с родителями и грусть расставания в их глазах отсутствовала Прощальные объятия были теплыми, дружескими ведь мы прожили вместе два с половиной года. Мы не завидовали, скорее были несколько удивлены тем что они едут в Англию, а не в Россию, тем более, что Женя и Нелли не знали английского языка. С тех пор, как они уехали, мы не имели от них никаких известий.
Опекуны с уважением относились к нашим обычаям: в большие праздники, отмечаемые православной церковью, приглашался священник для проведения службы.
Особо торжественно было отмечено на Второй речке рождество. Добрым инициатором этого был наш шеф Уэлч. В подготовке праздника, главным образом, участвовали старшие мальчики. Девочки об этих приготовлениях не знали. Мальчики съездили в лес и сами выбрали чудесную пышную ёлку, лучше которой, вероятно, не было. Ёлку установили на половине мальчиков, девочек туда не пускали, пока всё не подготовили. Когда же нас пригласили, то мы от удивления остановились на пороге. Огромная, до потолка ёлка сияла огнями. Она была увешана игрушками, серебряным дождём, бусами, флажками. Она была прекрасна.
Пахнуло детством, родным домом. Нас согрели теплом своих сердец наши опекуны и товарищи-колонисты. Они с трогательной заботой и нежностью хотели скрасить этот праздник, проводимый колонистами уже во второй раз вне дома. Кульминацией праздника было неожиданное для нас объявление о прибытии деда Мороза. Все взоры устремились к двери. На пороге вдруг появился настоящий дед Мороз в шубе, в меховой высокой шапке. У него были седая борода и усы. Из под густых седых бровей горели добрые глаза. Это был Уэлч. Он с трудом вёз большие дровни, нагруженные с верхом мешками с подарками. На каждом мешке была фамилия колониста. Около ёлки он остановился, приветствуя нас, и стал раздавать подарки, находя добрые пожелания для каждого.
В мешках были тёплые вещи, платок или шарф, носки и сладости. По-видимому, подарки прислали из Америки. Тёплые вещи были поношенные, но вполне пригодные для использования. Я помню доставшиеся нам с сестрой тёплые платки ручной вязки. Они долго согревали нас и по возвращении в Петроград. После раздачи подарков организовали игры и танцы в масках. От полученных впечатлений и навеянных воспоминаний мы долго не могли заснуть. В сердце каждого из нас было немного грусти.
Затем жизнь вошла в свою колею. День был заполнен занятиями в гимназии и обязанностями по общежитию. Мы жили дружно, отсутствовала разобщённость, хотя состав у нас был уже смешанный - учились старшие и средние группы разных районов, выехавших из Петрограда в разное время в различные места Сибири, Урала. Соблюдение дисциплины для нас было делом естественным. Мы никогда не слышали, чтобы воспитательница, Елизавета Андреевна, была бы недовольна и кому-нибудь выговаривала. Она приходила на помощь тогда, когда к ней обращались. При общении соблюдалась корректность, хотя, конечно, были и споры, выяснялись отношения. Сказывалась на поведении в общежитии разница в воспитании, в уровне развития и характерах. Поэтому оценка текущих событий, взгляды на жизнь, на дружбу и на свою роль в жизни, конечно, были различны у наших девочек. Но у всех проявлялись в той или другой степени взаимная снисходительность и понимание, полностью отсутствовала злобность и вражда. То, что нас всех крепко связывало, можно было пожалуй назвать чувством коллективности. Мы были одно целое: один за всех и все за одного. Так размеренно шла наша жизнь до половины января 1920 года.
Наступали тревожные дни. Мы почувствовали неладное после приезда к нам 11 января Уэлча. Колонисты любили его, относились к нему с большим уважением, теплотой и доверием. Поэтому его радостно встретили, но он был чем-то озабочен и опечален. По-видимому, он был уже оповещён о необходимости перевода старших колонистов со Второй речки на Русский остров, в конце же января (24) заболевает корью Шура Цабель, её увозят в госпиталь. Вскоре туда же попадаю и я с больными ногами. Нам приносят обеды Надя с Катей и сообщают новости. Тем временем на Русском острове оповещены о переселении старших колонистов со Второй речки. Вопрос устройства их конечно обсуждался между опекунами и воспитателями, проживавшими на Русском острове. Воспитатели, по доходившим слухам, отказывались принять нас в свои группы.
В административном аппарате АКК тоже произошли изменения. Так, Уэлч и супруги Сваны оставили колонию и выехали в Англию. Но у них сохранилась привязанность к детям, свидетельством чего явилось письмо, присланное из Англии Ксении Горячевой. Сваны предлагали детям Горячевым - Ксении, Володе и Ане переехать насовсем к ним в Англию. Оформление этой процедуры они брали на себя. Ксения Горячева в своём ответе Сванам выразила признательность за заботу и сообщила об их решении ехать на родину.
Переезд на Русский остров состоялся в начале марта. Причины, вызвавшие его, нам не объяснили. Переезд завершил объединение колонистов разного возраста в одном месте. Поместили нас в казармы менее благоустроенные, чем раньше. Одноэтажное, грязно-красного цвета здание производило тоскливое впечатление. Это было длинное, унылое, очень холодное помещение с неокрашенными голыми стенами и неровным каменным полом грязного цвета цемента. Обслуживали казарму пленные австрийцы. Вдоль помещения стояли в несколько рядов только чёрные железные кровати, покрытые солдатскими одеялами, другой мебели не было. Хотя в казармах от стен и пола веяло холодом и были лишь элементарные удобства, т.е. водопровод, мы никогда не сетовали. Оживляло и скрашивало наше жилье
весеннее солнце, лучи которого щедро проникали через незашторенные большие окна казармы.
Видимо, наше помещение подготавливалось наспех, и как мы поняли позже, для этого были основания. Только нескольким девочкам, имевшим сестёр в младших группах, удалось устроиться вместе с ними. Воспитатели жили отдельно. Кухня, комната для занятий и госпиталь находились в других зданиях. Столовая была расположена в доме, где жили маленькие. Это была просторная, уютная комната с длинными дощатыми столами скамьями. Обслуживали её пленные австрийцы. Готовили они хорошо и вкусно. Колонисты особенно любили блюдо из фасоли и тушёного мяса. Часто на завтрак и ужин подавали солёную кету. Питание детей было достаточным.
Хорошо оборудованный госпиталь занимал большое светлое помещение. Медицинский персонал внимательно и тепло относился к колонистам. Наблюдение за здоровьем большого коллектива колонистов - дело трудное, но оно велось каждодневно. Заболевшего ребёнка сразу же госпитализировали. Таким образом, пресекались инфекционные заболевания. Например, быстро была ликвидирована возникшая среди младших колонистов эпидемия свинки. Уход за больными в госпитале, вспоминает Аня Горячева, переболевшая свинкой, был хорошим.
С Русского острова мы уже не могли ездить во Владивосток. Поэтому для получения свидетельства о переходе в следующий класс нам предстояло сдавать экзамен в порядке экстерната. О подготовке к экзаменам позаботились уполномоченные АКК и воспитатели. Они организовали для нас классы, где вели занятия специалисты-предметники. Колонисты понимали, что должны обязательно сдать испытания и поэтому готовились старательно. Наконец наступили экзамены. В состав экзаменационной комиссии входили педагоги из соответствующих учебных заведений города. Все очень волновались - воспитатели за нас, а мы за себя и друг за друга.
Особенно запомнились мне экзамены по сочинению и истории. На экзамене предложили для сочинения несколько тем. Я не могла сосредоточиться, лист мой оставался чистым. Сидящие вокруг меня уже заканчивали писать. Пётр Васильевич, наш преподаватель русского языка и литературы, заметив это, подошёл ко мне и предупредил, что времени осталось очень мало. Его отеческое обращение вывело меня из оцепенения. Я начала быстро писать и закончила вовремя.
С экзаменами по истории было ещё сложнее. На экзамен я решила не идти, так как мне казалось, что я всё забыла. Никакие доводы на меня не действовали. Обеспокоенные девочки вспомнили о пари, проигранном мною Марусе Дивеевой. По правилу этого, называемого нами американским пари, проигравший должен был выполнить требование выигравшего. Спешно разыскали Марусю, которая потребовала, чтобы я пошла на экзамен. Ко всеобщей радости я его сдала. Вот так мы дружно жили - забота одного была заботой общей.
Прошли последние экзамены. Все колонисты сдали их успешно и получили соответствующие свидетельства. Иначе обстояло дело с младшими школьниками. Их не перевели в следующий класс, так как занятия велись не регулярно из-за большой занятости воспитателей с малышами.
Наступили каникулы. Свободного времени у школьников стало больше, они часто использовали его для ознакомления с окрестностями в разрешённых пределах. По весеннему зацвели сады. Дети приносили из леса букеты подснежников и ландышей.
Кроме детской колонии, насчитывавшей 800 человек детей и обслуживающего персонала, на острове находились русские части и пленные австрийцы, немцы. Остров жил своей напряжённой жизнью, связанной с событиями на материке. Так весною, агрессивно настроенные японцы, прибыли на остров и заняли радиостанцию. Правда, владели они ею недолго и вскоре ушли.
О тревожной обстановке во Владивостоке рассказала нам Аня Сужан. Она во время каникул гостила вместе с
братом в городе по приглашению одной семьи. Однажды ночью они проснулись от обстрела Владивостока японцами. Порой слышали канонаду и перестрелку. Испуганные этим, они хотели как можно скорее вернуться в колонию, и их переправили на Русский остров.
Американский Красный Крест в лице их представителей был как бы щитом для детской колонии, обеспечивая ей размеренный образ жизни. Свободное время колонисты проводили главным образом на берегу моря. Пляж и дно моря были покрыты довольно крупной галькой. Насколько я помню, во время нашего пребывания на острове море было спокойным и ласковым. Мы любили бросать камушки вдоль его поверхности, выбирая для этого плоские. Набегавшие волны выбрасывали на берег неизвестные нам морские звёзды различной формы и расцветок, крабов, медуз и т.п. Японское море поражало нас богатством своей фауны. Некоторые собирали коллекции. У берега было неглубоко, вода была прозрачная и в это время года тёплая, поэтому мы смело входили в неё. Под камнями на берегу жило много крабов, которых мы собирали в вёдра для дополнительного питания. Правда, если детей с их добычей видели взрослые, то последние предупреждали, что в этот период крабов есть нельзя.
На острове мы впервые познакомились с колонистами младшего возраста и дошкольниками. Они возбуждали в нас сочувствие, хотелось их приласкать. Многие старшие девочки проявили заботу о них, обмывали, обстирывали, делились своей одеждой, приспосабливая её к малышам. Я привязалась к брату и сестре Журавлёвым. По-видимому, это было взаимно, свидетельством чего явилось полученное мною поздравление с праздником Пасхи от Вани Журавлёва. Это дорогое для меня послание я храню и по сие время.
Наступил праздник Пасхи. Погода стояла хорошая, всё кругом цвело, особенно хороши были покрытые белым облаком цветов яблони и вишни. По склонам серых скал поражали глаз цветущие кусты азалий, усеянные красными, розовыми и белыми цветами. Было настолько тепло, что наши девочки пошли к заутрене в лучших своих платьях с круглыми кокетками. Молящиеся заполняли церковь и площадь вокруг нее. Торжественно разносилось пасхальное песнопение. Народ стоял с зажжёнными свечами. У всех настроение было празднично-приподнятое. После заутрени мы, как и все, следуя обычаю, возвращались домой с зажжёнными свечами, оберегая огонёк руками от весеннего ветра. Шествие девочек с колеблющимися по ветру огоньками напоминало рой светляков. На душе у девочек было какое-то необъяснимое, но доброе состояние, связывающее их вместе и одновременно - с далёкими, но близкими их сердцу родными.
Во внешнем мире протекали грозные события, о которых нам не говорили. О них мы могли лишь догадываться, когда проезжали со Второй речки через Владивосток к пристани. Нас поразило многолюдие и разношёрстность толпы на улицах города. В ней преобладали военные в различной форме, то были американцы, чехословаки, японцы. Среди серой толпы выделялись своими синими длинными халатами китайцы с тонкими чёрными косами, японки, а может быть и китаянки в национальной цветной одежде с расписными раскрытыми зонтиками, с трудом семенящие по тротуару своими ножками в колодках. Всё это вселяло в нас безотчётное беспокойство. Ведь Владивосток - наш русский город, а сейчас он напоминал растревоженный улей.
Позже мы узнали, что в августе 1918 года при поддержке тихоокеанского флота США на Советский Дальний Восток вторглись японские интервенты и американский экспедиционный корпус! С их помощью верховным правителем сделался адмирал Колчак. Резиденция последнего находилась в Омске. К этому времени и относится открытие в России отделения Американского Красного Креста (АКК). Весной 1919 года армия Колчака продвигалась с Урала к Петрограду. В это время более 500 человек детей АКК собрал в Тургояке.
После поражения Колчака фронт боёв откатывался к востоку и приближался к району Тургояка. И тогда Американский Красный Крест принял решение вывезти из зоны боёв во Владивосток. Там в этот пери-отношения между самими интервентами и местным Приморским правительством регулировались постановлениями межсоюзной конференции, в которую входили представители Америки, Чехословакии и Японии. Наиболее агрессивно вели себя японцы, в руках которых находились склады оружия русских и железная дорога создавая видимость её охраны и безопасности эвакуации чехословаков. На неоднократные же запросы правительства о времени эвакуации их войск Япония не давала ответа.
Эвакуация американских войск под давлением общественности страны началась весной 1920 года и по плану должна была закончиться 1-го апреля. Интервенция меняла свой вид - она становилась чисто японской. По-видимому, это обстоятельство заставило Американский Красный Крест собрать всех колонистов в одно место - на Русский Остров. В силу тех же причин, и, конечно, экономических, ибо содержание 800 детей требовало больших средств, Американский Красный Крест задумывался о кратчайших путях возвращения опекаемой детской колонии родителям.
Возвращение в Петроград по Транссибирской железной дороге в то время было невозможно по причине военных действий в Приморье. Поэтому АКК принял решение доставить детей в Петроград водным путём, через два океана. Организация такой поездки была сложным делом.
Райли X. Аллен, руководитель детской колонии, поручил сотруднику Американского Красного Креста, Барлу Брэмхоллу зафрахтовать пригодный для этой цели пароход. Благодаря инициативе и деловитости Брэмхолла наняли японский сухогруз "Йоми-Мару" в 10 тысяч тонн водоизмещением, обладавший скоростью 10 узлов. Команда на пароходе была японской. Трюмы парохода оборудовали под жилое помещение для детей. Сообщение о возвращении колонии в Петроград водным путём было принято детьми спокойно. Видно все понимали, что в тех условиях это был единственно возможный путь. Правда, он таил в себе много неизвестного, но мы привыкли с доверием относиться к нашим воспитателям и опекунам из АКК. Но некоторые воспитатели по различным причинам остались на материке, например, Анна Александровна Зыкова, Мария Михайловна Зенкевич, Лев Николаевич Леперовский (доктор) и др.

Через два океана на Родину. Жизнь на корабле. Тихий океан

Русское правительство Приморья интересовалось жизнью колонии и знало о выезде детей с Русского острова. Ему было также известно, что въезд иностранцам в Америку запрещён, но колонии разрешили проезд через неё. Перед отбытием колонии представители Правительства посетили детей.
В намеченный для отъезда день - 13 июля 1920 года детей перевезли на баржах с Русского острова в бухту Золотой Рог, где стоял пароход "Йоми-Мару". Посадка была проведена очень организованно, без суматохи. Колонисты видели причалы, забитые людьми, в панике стремящимися уехать на иностранных кораблях. Они слышали злобные выкрики в свой адрес. Все колонисты, от маленьких до больших, понимали серьёзность происходящего. Ведь с момента вступления на палубу парохода начинался новый этап их жизни. Корма парохода была уже чужая, правда, пока море, омывающее пароход и берег были своими, родными. Но вскоре и их они должны будут оставить и плыть в неизвестное будущее. Это было подсознательное ощущение.
Наконец "Йоми-Мару" стал отходить от причала бухты Золотой Рог. Дети, как муравьи, облепили палубу и неотрывно смотрели на удаляющийся берег Родины. Но дети доверчивы, к тому же их внимание поглотили новые заботы в других, необычных условиях.
Девочки и мальчики были размещены в разных трюмах. План распределения групп был заранее разработан взрослыми. Освещение в трюмах осуществлялось через открытый люк дневным светом, а в тёмное время - электричеством. Вдоль судна в трюме, впритык к загрузочному люку, были построены деревянные двухъярусные стеллажи с удобными, глубокими спальными местами типа люльки с бортами в одну доску. Таким образом, заботливо была исключена возможность падения во время качки судна. Каждая койка была обеспечена постельным бельём, подушкой, одеялом и спасательным пробковым поясом.
В середине трюма, под открытым люком, находились столы и скамьи, намертво придраенные к полу. Эта часть трюма использовалась в качестве столовой и для занятий. Для сообщения с палубой служили железные лестницы, расположенные по углам люка, ведущие на правый и левый борта судна. Отверстие люка трюма всегда было прикрыто деревянной решёткой, при желании оно задраивалось. Во время непогоды на него дополнительно натягивался брезент. Умывальные и туалет находились на палубе. По бортам судна были подвешены спасательные шлюпки и плоты. Уборку палубы производила команда парохода.
На пароходе кроме команды было размещено 800 человек детей с воспитателями и обслуживающим персоналом. Несмотря на такое большое количество колонистов в возрасте примерно от 7 до 18 лет, собранных на таком маленьком островке, каким стал "Йоми-Мару", дисциплина была хорошей.
Мы почти не видели воспитателей и американскую администрацию. Они проводили воспитательную работу среди колонистов среднего и старшего возраста с большим тактом, доверяя нам. Больше внимания им приходилось уделять детям младшего возраста. К тому же они вели большую организационную работу, обеспечивавшую повседневную жизнь всей колонии на корабле.
Насколько мы помним, чрезвычайных происшествий не было. Правда, мальчики, из любопытства заглядывая во все уголки корабля, порой вызывали неудовольствие у членов команды своей излишней любознательностью.
Жизнь детей протекала в определенном ритме с момента нашего вступления на палубу корабля. Каждый колонист имел обязанности, нёс "вахту" на палубе, в столовой, в жилом помещении (твиндеках). День начинался с утренней гимнастики, проводимой на палубе После завтрака начинались уроки рукоделия, музыки рисования, языка, занятия в медицинском кружке. Род занятий каждый выбирал по желанию. У колонистов было достаточно музыкальных инструментов, подаренных опекунами АКК в Сибири для создания своего оркестра. Были организованы два хора - смешанный и женский. Группа девушек во время путешествия окончила курсы медсестёр и получила дипломы Красного Креста. Систематически работал и кружок рисования в котором занималась и я. Кружком руководила одна из воспитательниц. Фамилию её, к сожалению, не помню. Она давала нам ценные советы. Обычно мы рисовали с натуры (колонистов) на палубе. Однажды нам позировал сам Брэмхолл. У меня сохранилась фотография этого занятия и несколько портретов колонистов, сделанных мною. Василеостровские девочки занимались вязанием. Многие из них овладели этим искусством. Очень хороши были связанные ими береты. Даже некоторые члены японской команды обращались к девочкам с просьбой связать им таковые.
Для маленьких колонистов была выделена часть палубы, где они занимались и играли под присмотром взрослых. Нередко по вечерам проводились киносеансы. Экраном служила простыня, натянутая высоко над палубой. Иногда на палубе мы танцевали.
Но наши опекуны (АКК) понимали, что на воде возможны неприятные неожиданности. Поэтому, заботясь о жизни вверенных им детей, они обеспечили каждого спасательным пробковым поясом и на специально организованных занятиях обучили обращению с ним. Затем все средства спасения - плоты и шлюпки распределили между группами. К плотам прикрепили мальчиков. Систематически проводились тренировки. Почти ежедневно, в неожиданное для детей время звук сирены, возвещавший тревогу, заставлял их в отведённое кроткое время для сбора прибежать к своей шлюпке плоту со спасательным поясом и быстро надеть его. Шлюпки были заранее оснащены всем необходимым для терпящих бедствие, в том числе водой и неприкосновенным запасом пищи.
Дети потребляли джемы, мясо, молоко, галеты в соответствии со своим аппетитом, без ограничения, поэтому были здоровы и полны энергии. Серьёзных заболеваний не было, в медпункт обращались, в основном, с царапинами и ушибами.
Особым событием в начале путешествия по Тихому океану было посещение Японии, вернее одного из её островов - Мурарана. Когда мы вышли на берег, нас поразило всё: своеобразие ландшафта, построек, рикши на улицах, внешний вид людей и их быт. Улицы были заполнены людьми. Погода стояла солнечная, поэтому особо красочно выглядели лавки с разнообразными товарами и люди, одетые преимущественно в свои национальные костюмы, женщины с привязанными за спиной детьми. Мы посетили школу, которую, вероятно, предупредили о нашем прибытии. Нас встретили очень приветливо, показали школу, ввели в один из классов, где мальчики занимались гимнастикой. Затем взрослые девушки из старших классов хором спели для нас свои песни. Знакомство с японскими детьми было трогательным. Посещение острова было коротким. Время, необходимое команде для выполнения нужных операций, истекло, и мы примерно через два часа были уже на палубе своего парохода. I
Следующим, уже не запланированным событием, была неожиданная стоянка парохода среди океана из-за каких-то неполадок в машинном отделении. Мы почувствовали остановку по вдруг наступившей вокруг нас тишине - это замолчали машины. Вообще, вынужденная остановка судна среди океана не только неприятное, но даже страшное событие. К тому же за время нашего путешествия мы пока не видели и не встретили ни одного судна. Во время беды на море возникает чувство одиночества, покинутости. Его, вероятно, испытывали взрослые, оно отягощалось ещё их ответственностью за судьбы детей. Наше судно находилось как бы в центре мирового океана, граница которого сливалась только с небом. Дети не понимали серьёзности положения, но чувствовали беспокойство взрослых, которые скрывали от них, что остановка вынужденная. Пароход стоял несколько часов, К общей радости команда справилась с ремонтом своими силами, и мы поплыли дальше. Судьба оберегала нас, океан был царственно спокоен. Поверхность его была почти зеркальной, дыхание этой могучей стихии было едва заметным.
В свободное время мы находились на палубе до отбоя ко сну. Можно было неотрывно смотреть на бескрайний простор океана, не уставая, не замечая времени, любуясь им. Вернее, живя с ним одной жизнью. Цвет поверхности океана от горизонта к пароходу непрерывно изменялся во времени, соперничая с цветом неба. Вечером же, когда всходила луна, и на небе появлялись звёзды, всё становилось таинственным. Появлялась серебряная дорожка на поверхности океана, связывающая корабль с небом, отчего оно становилось доступнее. У бортов судна появлялись многочисленные светлячки - фосфоресцирующие микрообитатели океана. Пароход как будто плыл по глубоко-синему, покрытому серебристыми звёздами, податливому покрывалу. Эта ночная сказка утром сменялась другой, новой, но такой же чудесной.
Океан, столь могучий, щедро делился своей энергией со всеми нами, заставляя каждого по-своему мечтать и фантазировать. Окружающая природа и внимательное тёплое отношение взрослых оказывали благотворное влияние на психику детей, которые были спокойны, глаза их были светлые и доверчивые. Так спокойно мы проплыли примерно две трети пути.
Но однажды небо нахмурилось, вода океана потемнела. Вдруг налетел ветер, появилась сначала рябь, затем волны с белыми гребешками. Высота волн увеличивалась, белые гребни с них срывались и с шумом падали в тёмную воду. Пароход раскачивало, у многих начали Морская болезнь. Находившиеся на палубе старшие колонисты, крепко вцепившись в перила руками, с интересом наблюдали нарастание гнева у стихии. Было особенно страшно смотреть вниз, когда большая волна отходила от борта, обнажая его, как бы вскрывая бездну, на краю которой находилось наше судно. Разъярённые волны всё чаще наступали на палубу. Наконец они с шумом обрушились на нас, заливая всю палубу. Вода проникла в трюмы. Нас, ребят, взрослые заставили всех спуститься в трюм, который матросы тотчас же задраили и закрыли брезентом. Пароход сильно раскачивался, он как бы взбирался на волну, а затем проваливался в бездну. Килевая качка сменялась бортовой. Мы попали в шторм, сила которого в месте нахождения нашего судна достигала 9 баллов. Штормило довольно долго, большинство детей из-за плохого состояния не могли принимать пищу. Наконец, сила ветра уменьшилась. Мы покинули область шторма.
Постепенно жизнь вошла в свою колею, все пришли в нормальное состояние. Очередной неприятностью был недостаток пресной воды. Колонистам раздали специальное мыло для умывания и стирки в морской воде, но, к сожалению, оно почти не давало пены. Мы знали, что японская команда ещё имела воду. Старшие девочки иногда ходили к ним за пресной водой. Матросы, как правило, не отказывали. Обычно за водой шла группа девочек, но с чайником отряжали одну, остальные ждали. Как только посланная возвращалась, воду немедленно разливали по кружкам и все разбегались. Это бывало очень редко, и мне, как и многим, не доставалось пресной воды.
Наше путешествие длилось уже три недели. Взрослые говорили, что скоро мы должны прибыть в Сан-Франциско. Все с нетерпением ждали встречи с землёй, но пока признаков её близости не было. Нас окружал океан, на горизонте сливающийся с небом. Но однажды чьи-то зоркие глаза заметили в небе движущиеся точки. Это были птицы, вестники близкой земли. Мы радовались, наблюдая за их полётом. Наконец, появилась на горизонте едва заметная полоска, разделяющая океан и небо. Мы приближались к Америке, к Сан-Франциско.

Америка. Сан-Франциско

Перед прибытием в Америку о Сан-Франциско нам было известно, что это большой город штата Калифорния, важнейший порт на Тихоокеанском побережье США и крупный торгово-финансовый и культурный центр. Нам так же было известно, что население в Сан-Франциско, как и во всей Америке, состоит из выходцев с различных континентов и стран и что люди одной национальности объединяются в общины и тем самым сохраняют свой язык и обычаи, взаимно оказывая друг другу помощь.
В Сан-Франциско существовала такая русская община и было много друзей Советской России. В соответствии со своими возможностями они боролись у себя против интервенции в Россию. Эти друзья русских, по-видимому, знали о прибытии парохода "Йоми-Мару" с детьми. Они пришли на пристань, радушно встречая колонистов цветами и подарками. Во время пребывания в Сан-Франциско стояла тёплая солнечная погода. Настроение у детей было приподнятое - они увидели Америку своими глазами.
Город, раскинувшийся на холмах, производил хорошее впечатление своей ухоженностью и богатой растительностью, в нём было много садов и парков. В центре его деловой части колонисты впервые увидели высотные дома, им показали прекрасно оборудованный бассейн для плавания. В жилых кварталах домики-коттеджи утопали в зелени. Почти у каждого из них имелись цветники, били фонтаны. Встреча детей с горожанами состоялась в театре, где они выступили со своим концертом, в котором участвовал и местный оркестр. Концерт прошёл с большим успехом. Участников концерта долго не отпускали со сцены, забрасывая их цветами. Мальчики получили в подарок музыкальные инструменты. Встреча превратилась в праздник дружбы петроградских детей с населением города. В Сан-Франциско "Йоми-Мару" стоял только три дня, поэтому познакомиться подробно с достопримечательностями города мы не могли. Наконец, пароход отчалил от пристани, сопровождаемый последними приветствиями гостеприимных горожан. |Мы поплыли на юг, вдоль берегов Северной Америки. Небо было безоблачным, океан спокойным.

Панамский канал

Чтобы попасть из Тихого океана в Атлантический, "Йоми-Мару" плыл к Панамскому каналу. От Сан-Франциско до Панамы 6000 км. Для покрытия этого расстояния нашему судну требовалось примерно две недели. По мере приближения к северному тропику жара усиливалась. Её не ослабляли и выданные нам веера. Некоторые колонисты тяжело переносили жару. Так, наша Аня Сужан лежала на палубе почти без чувств. Около неё сидел обеспокоенный Илюша и непрерывно опахивал сестру веером.
Мы приближались к Панамскому каналу, встречи с которым очень ждали. Некоторые сведения о нём мы получили от взрослых. Так, мы знали, что Панамский канал был введён в эксплуатацию только в 1920 году и что наше судно одним из первых пройдёт через него. Его длина 81,6 км., водораздельный участок (51 км) лежит на высоте 25,9 м над средним уровнем океана, поэтому с каждой стороны к нему ведут три ступени парных шлюзов (305x33,5 м) от Карибского моря и от Тихого океана, среднее время прохождения судна через канал - 7-8 часов. Но вот к вечеру мы вошли в Панамский залив, на северном берегу которого начинается Панамский канал. В Панаме тропический влажный климат, отчего большая часть её территории покрыта вечно зелёным тропическим лесом. Это мы знали, но увиденное превзошло все ожидания. Впечатление ещё усиливалось вечерним освещением. По мере приближения к земле наше воображение поразила богатая растительность - пальмы, какие-то крупные, яркой окраски цветы на сочно-зелёных стеблях с широкими листьями, другие, неизвестные нам растения.
Когда мы вплотную подошли к шлюзам канала, то на ого берегах люди дружелюбно и шумно приветствовали нас, забрасывая палубу цветами и фруктами. Вероятно, жителям Панамы было известно, что по каналу будет проходить пароход с детьми Советской России. "Йоми-Мару" медленно переходил из шлюза в шлюз. Берега канала были в непосредственной близости от судна. Панамцы, как и колонисты, находясь на близком расстоянии, как бы знакомились друг с другом. Горожане могли вблизи рассмотреть лица ребят, их поведение. Доброжелательная пёстрая толпа людей передавала через улыбки, приветственные возгласы частицу тепла, адресованную детям России. Колонисты, заполнявшие палубу корабля, отвечали им тем же. Они прощались с Панамой, размахивая головными уборами и платками. Панамцы не покидали берега, приветливо помахивая руками и цветами, пока пароход не отошёл достаточно далеко.

Нью-Йорк

Дальнейший наш путь шёл через Карибское море в Атлантику к Нью-Йорку. "Йоми-Мару" вторично пересекал северный тропик, идя вдоль берега США с юга на север. Было очень жарко. Серьёзно заболела одна девочка, Елена Александрова, другие же колонисты сносно переносили жару. Особых событий за это время не было. Мы с нетерпением ожидали встречи с одним из основных центров Америки - с городом Нью-Йорк.
Это один из крупнейших городов мира, важнейший экономический и политический центр США, один из главных центров научной и культурной жизни страны. Нью-Йорк расположен в устье реки Гудзон, на острове
Манхэттэн и по обоим берегам Гудзона. Наконец, наш пароход вошёл в Гудзонов залив. При входе в устье реки мы увидели поразившую нас своими внушительными оазмерами и величественностью статую свободы в образе женщины, держащей в высоко поднятой руке факел. Она как бы встречала прибывающих и освещала им путь в город. Нам рассказали, что в её руке имеется винтовая лестница, ведущая на балкон около факела. Колонисты с любопытством разглядывали этот слегка позеленевший монумент. Вдали был виден город, совсем не похожий на Сан-Франциско. По первому впечатлению и на расстоянии он не был зелёным городом, но вызывал у нас удивление грандиозностью своих небоскрёбов, увиденных нами впервые. По спокойной воде залива сновали катера, по форме напоминавшие крабов. Их было очень много, некоторые подходили близко к судну, казалось, что они нас встречают.
28 августа 1920 года пароход "Йоми-Мару" прибыл в форт Вадсворт города Нью-Йорка с 780 детьми на борту. После медицинского осмотра дети были переведены с парохода в казармы Вадсворт Стейтен Айланд. Когда сходили на берег, каждому колонисту дали сэндвич и бутылку с молоком с бумажным стаканом. Казармы были деревянные, одноэтажные, с большими окнами с двух сторон. Вдоль стен у окон стояли раскладушки с постельными принадлежностями, покрытые солдатскими одеялами. Каждая постель была защищена от москитов пологом из лёгкой белой материи. Пол казармы был несколько приподнят над землёй. Чтобы войти в помещение, надо было подняться по лесенке с несколькими ступеньками. В казарме было много света и воздуха. В форте в отдельном помещении были душевые. Столовая помещалась в отдельном деревянном доме такого же типа. Только вдоль здания стояли дощатые столы на козлах и деревянные скамьи. В казармах и столовой было очень чисто. За порядком в строениях и на территории, ограждённой высокой сеткой, следили американские солдаты. Большая часть отведённой нам территории была покрыта зелёной короткой травкой, только часть её, прилегающая к казармам, была посыпана песком.
Первый тёплый приём в форте был оказан детям представителями русской рабоче-крестьянской колонии Нью-Йорка и окрестностей. * По-видимому, представителями русской колонии в форт были привезены мешки с ботинками, одеждой, юбки серые, типа солдатских, блузы. Некоторых колонистов жители увозили к себе и одевали их с ног до головы.
В понедельник 30 августа была намечена поездка детей в Нью-Йорк. В огромных автобусах дети в сопровождении гидов (воспитателей и представителей АКК) совершали прогулку по разным частям города. Появление детей на улицах горячо приветствовали возгласами: "Здравствуйте, дети!", "Поклонитесь от нас новой России!". На остановках автобусы быстро окружали, предлагая детям фрукты, сласти. Уличные торговцы щедро угощали детей своим товаром, говоря, что это подарок детям.
У гробницы Гранта был сделан привал, где дети подкрепились: им были розданы бутылки с молоком, бумажные стаканы, бутерброды и фрукты. Пока дети отдыхали, один автомобиль отделился и поехал в собор, чтобы проститься с 9-ти летней Еленой Александровой, умершей от укуса ядовитой мухи в тропиках.
После отдыха прогулка продолжалась. Колонисты осматривали достопримечательности. В деловой части города, где по обеим сторонам улицы возвышались небоскрёбы, улица напоминала тёмный коридор, или ущелье, в котором, чтобы увидеть небо, надо было задрать голову так сильно, что слетала шляпа. По этим улицам ехали машины в несколько рядов, вплотную друг за другом. Эта сплошная движущаяся масса по мановению жезла полисмена, стоящего на каком-то возвышении на перекрёстке улиц, либо приходила мгновенно в движение, либо замирала на месте. В некоторых частях города, где движение шло в трёх измерениях, а именно - над головой, по земле и под землёй, стоял ужасный грохот, который длительное время нельзя было выдержать. Голос гида даже через рупор терялся в этом невообразимом шуме. Когда автобус проезжал по фешенебельным улицам с богатыми виллами, утопающими в зелени садов, нам объяснили, что на этих улицах и на ояде прилегающих к ним, запрещено появляться беднякам.
Мы так же посетили район, где обитали бедняки. Он произвёл на нас гнетущее впечатление своими высокими, грязными, из тёмно-красного кирпича домами, с бельём на верёвках, протянутых по стене из одного окна до другого.
Далее нам показали русскую библиотеку, размещённую в одноэтажном здании. В этот же день был официальный приём в Сити Галле. Встреча состоялась в театре, где был дан концерт с участием маленьких исполнителей. Зал был битком набит детьми и взрослыми, многие стояли у стен и в проходах. Чувствовалась большая забота и теплота со стороны горожан.
В дальнейшем дети посетили зоологический парк, в котором звери находились в условиях, близких к естественным. Парк был прекрасным местом отдыха для посетителей. Он занимал большую площадь, в нём было много зелени, цветов, водоёмов. Мы довольно долго бродили там, наблюдая за поведением хорошо ухоженных зверей. Зоопарк нам очень понравился.
Затем мы ознакомились с музеем изобразительных искусств, размещённом в многоэтажном здании. Для его осмотра у нас было мало времени. Мы имели возможность только пробежать по нему, поэтому о музее осталось довольно сумбурное представление. Но нас поразило богатство собранного в музее, и создалось впечатление, что музей задыхается от обилия экспонатов. Картины на стенах висели в несколько рядов. То же мы видели и на лестницах, где, казалось, без всякой системы все стены были заняты картинами, а площадки лестниц - скульптурами.
Однажды нас повезли по реке Гудзон. К пристани нас подвезли на автобусах, которые затем въехали на пароход-паром "Манделей". Погода была прекрасной, прогулка доставляла удовольствие. Перед нами проплыви красивые берега, зелёные сады с вкрапленными в них богатыми виллами, окруженными цветниками. Но вот на правом берегу, среди зелени деревьев, появился замок средневековой архитектуры с зубчатой круглой башней Пароход пристал к пристани. Оказалось, ЧТо конечной целью нашей поездки было ознакомление с колледжем, размещённом в замке. Выйдя на берег и пройдя немного по аллее парка, мы увидели на довольно большой площади старинное, внушительных размеров здание - замок, увиденный нами с парохода. Парк, преимущественно лиственный, был ухоженный, чистый, но производил впечатление дикого леса, замок естественно в него вписывался. На площади перед замком стояла группа молодых людей в форме учащихся колледжа: синих брюках и такого же цвета куртках. После осмотра парка и замка (наружного) нам предложили посетить зал для гимнастических упражнений. Это было большое двухсветное помещение. На стенах висели необходимые для упражнений предметы. По-видимому, при обучении в колледже большое внимание отводилось физическому воспитанию. Впечатление от прогулки по Гудзону у нас сохранилось очень хорошее.
Но в колонии было тревожно. Причиной этого было принятое администрацией Американского Красного Креста Нью-Йорка решение об изменении маршрута следования детей на родину. Предполагалось, на время устроить колонистов во Франции, в Бордо, а уже оттуда собирать сведения о родителях и налаживать с ними связи. Переговоры с Францией велись до прибытия "Йоми-Мару" в Америку и в Бордо уже всё было приготовлено для встречи колонии. Конечно, это решение вызвало в колонии волну возмущения. Старшие колонисты организовали "Комитет за возвращение в Советскую Россию". Его представители составили обращение-ультиматум к Американскому Красному Кресту: "Мы во Францию не поедем". Под ультиматумом подписались все колонисты. Его передали представителю Российского Советского Правительства в США Л.К.Мартенсу, который представлял РСФСР в США с 1919 по 1921 годы. Воспитатели и учителя детской колонии решили поддержать тактику детей. Протест группы воспитателей был передан Американскому Красному Кресту 3 сентября 1920 года через представителя АКК доктора Гутелиса.
Ниже приведена выписка из протокола заседания воспитателей и учителей от 6 сентября 1920 г.

Намечается следующая тактика Педагогического совета:
а) Педагогический Совет поддерживает тактику детей в той мере, в какой они её уже высказали (подчиняться только силе при отправке во Францию);
б) в случае отправки детей во Францию все члены Совета отказываются продолжать воспитательную работу в Петроградской детской колонии, не будучи в состоянии признавать после этого факта авторитет Американского Красного Креста в деле воспитания русских детей.
Предс. Педагогич. Совета С.Боброва
Секретарь А. Болдырева

Представитель Российского Советского Правительства в США в статье газеты "Русский голос" от 1 сентября 1920г., озаглавленной "Мартенс протестует против отправки детей во Францию", подробно освещает все мытарства, испытанные русскими детьми за 2,5 года и выражает возмущение против решения отправить их во Францию, которая фактически находится в войне с Советской Россией, и требует, чтобы дети были отправлены не во Францию, а в Россию. Мартене пишет, что готов приложить все свои силы, чтобы немедля снестись с Российским Советским правительством с целью возвращения детей домой. Известие об изменении маршрута возвращения детей на родину стало известно общественности Нью-Йорка и др. В газетах появились отклики на это событие. Так, в "Русском Голосе" от | сентября 1920 года имеется статья: "Русские в Соединённых Штатах протестуют против посылки русских детей во Францию". В ней говорится, что русская колония считает этот акт нарушением доверия и насилием над ясно выраженным желанием, как родительского комитета, так и самих детей, чтобы последние были посланы непосредственно в Петроград, а не во Францию, где на них смотрели бы, как на заложников. Далее в этой же газете от 9 сентября 1920 года напечатана статья: "Русские Рубашечники протестуют против намерения отправить детей во Францию". На своём деловом собрании Отдел Рубашечников, обсудив детально вопрос о детях, единогласно вынес резолюцию - протестовать против насилия над детьми, совершаемого АКК, и требовать отправки детей в Советскую Россию. Вообще, широкая общественность Нью-Йорка приняла самое живое участие в судьбе русской колонии. В адрес редакции газеты "Русский голос", в Детисполком поступали пожертвования от отдельных лиц, от организаций и добрые пожелания. В одной из газет ("Русский голос" от 1 сентября 1920 года, Нью-Йорк) была напечатана статья, в которой авторы делились впечатлениями о детской колонии. Приведу выдержку из статьи:
В напряжённой обстановке, в которой дети, оторванные от родителей, прожили последние два года, основную задачу их воспитателей составляло сохранение на должной высоте общего морального уровня детей. Эта задача блестяще выполнена. Достаточно присмотреться к детям, чтобы убедиться, что перед вами настоящие цветы русской юности. Отмечается, что у детей имеется свой оркестр мальчиков из 15 человек, которым заведует Евгений Заработкин, и что многие желают учиться играть, но не достаёт инструментов. Дети проявляют так же интерес к драматической игре.
В русских газетах также доводилось до сведения русских о мероприятиях, развлечениях, которые будут проводиться для детской колонии. Но у детской колонии были и недоброжелатели, о чём говорили некоторые газеты. Так, через свою газету "Русский голос" Нью-Йорк от 9 сентября 1920 года Исполнительный комитет объединённых Русских организаций напечатал статью: "Обращение к Петроградской детской колонии". В этом Обращении они предупреждали, что:
Отлучками колонистов из казарм могут воспользоваться недоброжелательные и недобросовестные элементы для того, чтобы оклеветать в глазах американского общества нас, ваших соотечественников, и повредить вашему делу. Вашими отлучками уже пользуются недобросовестные люди, изображая их, как результат какого-то заговора большевиков. Они пытаются доказать власти, что вас, дети, следует изолировать от нас, ваших соотечественников. Всяким вашим необдуманным шагом воспользуются для того, чтобы ухудшить ваше положение. Для вашего блага и в интересах колонии желательно, чтобы в настоящих условиях вы избегали всяких актов, могущих обострить ваши отношения с администрацией.
Массовый митинг против отправки АКК детей детской Петроградской колонии во Францию. Ораторы на I всех языках. Приходите массами. В клубе 371 Виллис I Авеню Бронкс Н.И.
Далее в этом же номере газеты было объявление: Колонисты, учитывая напряжённую обстановку, вели себя собранно и сдержанно. Для иллюстрации этого остановлюсь на некоторых событиях. Так однажды, когда подали автобус для очередной экскурсии, наш гид тихо предупредил стоящих рядом колонистов: "Дети, будьте осторожны, в машине сидит шпион". Тогда один из колонистов подошёл к гиду и от лица всех детей громко сказал ему: "Передайте господину, что мы не войдём в автобус пока из него не выйдет посторонний господин. Гид сообщил о нашем решении шпиону. Посторонний пришлось покинуть машину. Колонисты заполнили вагон, не сказав ни слова, и вели себя спокойно, как будто ничего не случилось.
У колонистов была собрана довольно большая библиотека. По-видимому, какие-то недоброжелатели усмотрели в ней что-то, не совпадающее с их требованиями, кажется, нашли брошюру Ленина. Под нажимом этих враждебно настроенных против детской колонии элементов администрация была вынуждена уничтожить всю библиотеку, но как?! На площади перед казармами Водсворта был устроен костёр, в который летели книги Пушкина, Лермонтова, Толстого и другие, т.е. вся наша библиотека. Колонисты сидели вокруг костра, молча наблюдая, как огонь пожирал их книги. У них была только одна мысль - надо выдержать всё, чтобы вернуться на родину.
В Нью-Йорке были белогвардейцы. По слухам, они настраивали АКК уничтожить нас. Поэтому каждый экскурсионный автобус охранялся полисменами на мотоциклах. Также ходили слухи, что администрация АКК чтобы оградить колонистов от белых, говорила им, что заботится о детях капиталистов, которые в будущем им пригодятся. Но колонисты не хотели играть роль жертв революции, спасённых от большевиков. Они гордились Советской Россией и рвались на родину. Проявление такого чувства у одного из колонистов привело к трагедии. Один из мальчиков, встретив американского солдата, возвращавшегося с караула, которого он знал, поздоровался с ним и спросил, будет ли он стрелять в большевиков. "Вот я - большевик". Солдат, видимо решил пошутить, приложил винтовку к плечу и прицелился, думая, что винтовка не заряжена. Мальчик стал отбирать у него винтовку. В этой возне кто-то неожиданно нажал на курок, раздался выстрел, и мальчик был убит. От отчаяния солдат хотел заколоть себя штыком. Но наши колонисты не дали ему этого сделать и подали письмо в суд, в котором просили не наказывать солдата слишком строго.
Жизнь колонистов в форте шла по намеченному АКК плану. Так мы посетили Бруклин. 4 сентября состоялась встреча Русской колонии с детьми в Медисон Сквер
Гарден, где был дан концерт с участием симфонического оркестра, большого хора, танцоров и других исполнителей. В зал колонисты проходили между двумя рядами полисменов. Помнится, когда мы сидели на местах, потихоньку передавался шёпот - шпик, шпик, шпик Не все понимали значение этого, но настроение было в тот момент испорчено, стало очень тревожно. Кое-кого из взрослых стали выводить из зала.
Затем была организована встреча детей с жителями Бронзевиля, составившими для развлечения детей музыкальную программу.*} Задолго до начала с раннего утра вся улица, где находился Р.Х.Народный дом, была запружена людьми. Когда появились автомобили с колонистами, толпа закричала: "Да здравствует Советская Россия! Здравствуйте, дети! Добро пожаловать! Ура!" Дети радостно отвечали, приветствуя жителей Бронзевиля поднятыми в руках шляпами, платками, газетами. В Р.Х.Народном доме был уже сервирован обед. Затем дети направились в Лейбор Лайсеум, где оркестр встретил их гимном Советской России, затем была исполнена Марсельеза. Кто-то из детей крикнул: "Да здравствует Советская Россия!". "Да здравствует великий русский народ!" - подхватила публика. Многие припали к детям, голубили, ласкали их. После того, как удалось успокоить публику, Бубенко объявил митинг открытым. От имени объединённых комитетов он приветствовал детей. Следующим выступил Бушкевич, который приветствовал детей от бронзевильской русской колонии. Смысл речей: "Дорогие дети, приветствуем вас и желаем скорого возвращения на родину. Передайте привет свободной России и скажите, что трудовая американская Русь вся с нею".
После речей оркестр исполнил задушевную русскую музыку. Дети оживились, убрали скамьи и стали танцевать. Скоро к ним присоединились и дети Бронзевиля, а затем и взрослые. Дети были счастливы!
Мартене выступил на одной из встреч с колонистами. Он говорил: "Дети, вас ждут родина, родители. Не верьте никому, что на родине плохо. Вы будете в Советской России продолжать свое образование, выберете дорогу по желанию и будете достойно участвовать в строительстве новой жизни. Родина вас ждёт и надеется на вас."

Отъезд из Нью-Йорка. Атлантический океан

Намеченное администрацией АКК десятидневное пребывание колонии в Нью-Йорке заканчивалось. Но отплытие "Йоми-Мару" задержал протест колонистов, вызвавший затруднения у американцев в реализации их плана - отправить детскую колонию во Францию . Общественность и русская колония Америки оказали неоценимую помощь в борьбе за возвращение детей на дину. Для этого они использовали все доступные им пути Большое значение имели также активные действия воспитателей и учителей колонии, которые никогда не забывали своей ответственности за вверенных им детей перед родителями и государством.
Борьба за судьбу колонистов с администрацией АКК была выиграна. Ей пришлось отказаться от первоначального плана и направить "Йоми-Мару" в Финляндию имевшую общую границу с Советской Россией.
Для иллюстрации нового решения АКК привожу ниже выдержки из письма председателя Американского Красного Креста Ф.Р. Кеппель от 10 сентября 1920 г. Л.Н. Дейберу, возглавлявшему Атлантический отдел Американского Красного Креста:
Я получил перевод Вашего письма относительно возвращения детей Петроградской Детской Колонии их родным. За это время Вы уже успели узнать через полковника Аллена, а также из американских и русских газет, что удалось ввести изменения в наш первоначальный план, по которому колония должна была временно высадиться во Франции. Ввиду того, что Йоми-Мару" везёт груз, предназначенный для раздачи нашим Транспортным Отделом населению Франции, пароход зайдёт для разгрузки в Брест. Никому, однако, не будет разрешено сойти на берег, и через несколько часов пароход направится в Балтийский порт" в котором члены колонии будут высажены на берег."
Был назначен день отплытия. Предварительно на пароход было отгружено оборудование, одежда, продовольствие и всё необходимое для обеспечения нормальной жизни детей в течение длительного пребывания на "Йоми-Мару". Администрация АКК, возглавляемая полковником Алленом, его помощники, заботливо учли все потребности колонистов. Трогательную внимательность и доброту к нам проявила "Русская Колония" Америки. Она собрала и передала детям России деньги, одежду, музыкальные инструменты и другие вещи, передавая тем самым чистосердечный привет и свою тоску Родине - Советской России.
Наконец из форта Вадсворт колонистов перевезли к причалу. Посадка на пароход проходила спокойно. С особой осторожностью перевезли воспитательницу приютской группы. Ей в Америке сделали операцию в полости уха. Врачи убеждали её остаться в госпитале до полного выздоровления, предупредив, что покачивание корабля её противопоказано. Но она рвалась на Родину, к тому же у неё в группе была младшая сестра. Представители "Русской Колонии" тепло провожали до момента отчаливания парохода своих новых друзей - детей России. У взрослых членов колонии, вступивших на палубу "Йоми-Мару", после напряжённых дней неизвестности появилась уверенность, что они едут по направлению к Родине. Но в глубине души всё же сохранялось какое-то сомнение в этом. И, как мы позже узнали в Петрограде, на то были основания.
Так, на одном из собраний колонистов, состоявшемся уже в Ленинграде в 1980 году, нам сообщили, что у уполномоченного от РСФСР в Америке т. Мартенса не было уверенности в том, что дети действительно будут доставлены в Петроград. Поэтому, чтобы не потерять связи с детской колонией и иметь координаты следования парохода, т. Мартене предпринял некоторые меры.
Он тайно пригласил к себе несколько старших мальчиков из инициативной группы и дал им поручение организовать радиосвязь в пути "Йоми-Мару" с несколькими точками в Европе. Одной из таких точек был Стокгольм. Связь должна была быть налажена через радиста которому за каждую радио-информацию следовало платить 100 долларов. Деньгами мальчиков снабдил т. Мартене. Тайна этого секретного свидания мальчиков с уполномоченным РСФСР сохранялась до 1980 года, когда её раскрытие уже не могло никому причинить вреда.
На пароходе детей окружала уже привычная обстановка и приветливые, доброжелательные лица администрации АКК во главе с полковником Алленом, и воспитателей. "Йоми - Мару" из устья реки Гудзон вышел в воды могучего Атлантического океана. Он был спокоен. Вскоре появилась стая дельфинов. Они сопровождали судно, то удаляясь, то приближаясь к нему. Колонисты не уставали наблюдать их игры, выражая возгласами удивление их способности выпрыгивать высоко из воды.
Жизнь шла своим чередом по привычному ритму. Только в лазарете с настороженностью наблюдали за течением болезни воспитательницы из приюта. У неё появились нехорошие симптомы, она болезненно ощущала малейшее покачивание судна. С каждым днём ухудшалось её общее состояние. Наступил финал - она умерла. Все знали её патриотические чувства, ее отказ остаться в Америке. Её уважали и любили, всем было тяжело. Особо переживала утрату её младшая сестра, потерявшая самого близкого друга и опору в жизни. У всех, как всегда в подобной ситуации, возникал вопрос o почему оборвалась жизнь? До суши было далеко, поэтому похороны должны были состояться в океане. Тело вынесли на корму, поместили его на возвышение. Колонисты по очереди читали псалтырь. Ночью судно остановилось. Его развернули, как это следует по обычаю. Команда, одетая в белые кители, выстроилась вдоль борта. Колонисты разместились на остальной части кормы, был слышен приглушенный плач. Тело усопшей зашитое в брезент, поместили на доску, к ногам привязали груз. Матросы поднесли её к борту корабля и, постепенно наклоняя, спустили тело в океан. Хор колонистов пел "Вечную память". Мы услышали только всплеск воды, затем наступила тишина. Постепенно все разошлись, унося в памяти это прощание в безбрежном океане и тоску.
От Нью-Йорка до Финляндии примерно 8000 км. Это расстояние "Иоми-Мару" при скорости 10 узлов, при благоприятных условиях мог преодолеть за три недели. А пока мы плыли на северо-восток к порту Брест, где судно должно было оставить груз для Франции. Природа была к нам милостивой, и хотя шёл сентябрь, было тепло и солнечно. На большей части пути океан был спокоен. Только иногда налетавший ветер заставлял его сердиться. На его поверхности появлялась рябь, цвет воды делался свинцовым. Но вот вдали показался Брест.

Брест. Балтийское море

К вечеру "Йоми-Мару" подошёл к пристани. Чтобы разгрузить пароход, колонистам предложили высадиться на берег, предоставив в их распоряжение фуражный сарай и площадь перед ним. Место нахождения было отделено решёткой, за которой прохаживались констебли в пелеринах. Колонисты расположились на предоставленной площади по своему усмотрению. Некоторые разместились на грудах какого-то материала, любители моря с любопытством рассматривали стоящие на приколе корабли и видимую часть порта. Мальчики со своими музыкальными инструментами поместились в фуражном сарае, где под их музыку танцевали колонисты. Все вели себя непринуждённо и спокойно. На пристань приехали мэр и представители города. Французская администрация города, зная, что колонисты отказались от пребывания во Франции, с интересом наблюдала за детьми, с любопытством рассматривая их лица и взаимоотношения. Делясь между собой впечатлениями, они говорили, что если дети так дружны и устояли перед возникшими на их пути трудностями, то можно полагать, что и народ России так же сплочён, а такой народ победить нельзя.
Через несколько часов, когда разгрузка судна была завершена, колонисты вернулись на палубу своего плавучего дома, и "Йоми-Мару" отчалил от берега Франции.
Далее наш путь лежал по проливу Ла-Манш в Северное море. К Кильскому каналу мы подошли ранним пасмурным утром. Пейзаж был унылым. Берега - безлюдными, только несколько мужчин в штормовках и широкополых шляпах из кожи обслуживали канал. Корабль медленно, осторожно проходил по каналу. С палубы можно было рассматривать шлюзы, сложное оборудование и высокие башни маяков.
Наконец "Йоми-Мару" вышел в Балтийское море, которое в осенние месяцы обычно неспокойно. Поэтому мы ожидали, что Балтика встретит нас сурово, тем более, что нам стало известно, что пароход с австрийскими пленными, вышедший несколько раньше нас, попал в шторм. Но нам повезло. Хотя погода хмурилась, небо и волны были серыми, море нас пощадило и позволило спокойно проплыть до Финского залива, что редко бывает. У входа в Финский залив "Йоми-Мару" пришлось остановиться из-за отсутствия чёткой договорённости с Финляндией. Вынужденная остановка была длительной, пока не был решён вопрос о месте высадки и времени пребывания колонии на земле Финляндии.
Наконец, получив разрешение, наш пароход двинулся к последней нашей стоянке в Европе - к пристани Койвисто. Погода стояла пасмурная. Море было неспокойное, по заливу ходили волны, и настроение у всех было настороженное. Лица у колонистов - строгие, сосредоточенные, каждый думал о своём и общем. Впереди - неизвестность, гнетущая обстановка сборов, какая-то неосознанная грусть прощания с уже привычным нашим домом "Йоми-Мару". Что-то нас ждет?

Финляндия. Халила. Петроград

Вдали уже виден Койвисто. Вот и причал. Пристань мокрая и пустая, никто нас не встречает. Погода октябрьская, все подняли воротники и надвинули поглубже шапки. Постепенно, молча дети сходили с парохода на пристань, каждый держал свой багаж. Всё кругом казалось неуютным, у всех было состояние растерянности. Команда японского парохода, привыкшая к детям, стояла на палубе, провожая их взглядами. Колонисты в последний раз посмотрели на "Йоми-Мару" и отправились на станцию Койвисто, где нас ожидал поезд. Нам сообщили, что мы поедем до станции Халила, где будем временно размещены в санатории, предоставленном колонии правительством Финляндии на три месяца. Колонисты, несколько повеселев, быстро заполнили вагоны. Поезд тронулся. Пока ехали, погода изменилась, выглянуло солнце. Со станции Халила до санатория шли пешком лесной дорогой. Лес был смешанный. Радостно было шагать по земле, видеть родные для нас белоствольные берёзки, рябины с тяжёлыми гроздьями ягод, осины с трепещущей листвой, высокие сосны. На деревьях и кустах ещё сохранилась листва, играющая на солнце осенним разноцветьем. Лес был наряден, будил приятные воспоминания о родине, по которой мы истосковались.
Когда мы подходили к санаторию, то увидели прекрасное П-образное строение строгой архитектуры с четырёхэтажными боковыми пристройками с куполообразными крышами. В средней части санатория козырек парадного входа несколько выступал, опираясь на четыре колонны. Высокие окна здания, казалось, были вправлены в пилястры, отчего фасад приобретал строгость и одновременно праздничность. Здание соперничало по высоте с окружавшими его стройными соснами. Сосновый лес, в который, естественно, вписывался санаторий, был ухоженным и напоминал парк. В санатории было предварительно перевезено с "Йоми-Мару" продовольствие, оборудование, одежда и всё необходимое для колонии. Войдя в гостеприимно открыты двери, колонисты попали в большой уютный холл с картинами на стенах. Почему-то особенно запомнились на них русские витязи. Детей встретили представители АКК. Ими были заранее распределены помещения между группами. Спокойно, организованно дети стали растекаться по этажам, поднимаясь по широким лестницам. На каждом этаже были холлы и гостиные. Комнаты были рассчитаны на 2 - 4 человека. Мебели в санатории было мало. По-видимому, финны её вывезли перед нашим въездом. В большинстве комнат отсутствовали даже кровати. На полу были заботливо разложены матрацы с необходимыми постельными принадлежностями.
Вскоре полковник Аллен сообщил колонистам, что они будут переданы в Советскую Россию только после получения от родителей сообщений об их согласии принять детей. Было рекомендовано написать в Петроград письма родным и терпеливо ждать от них вестей. Но дети с горячностью заявили, что они все должны быть отправлены на Родину при любых обстоятельствах, и что колонистов, у которых по каким-либо причинам будут отсутствовать родители, возьмут семьи их товарищей. Пока же приходилось использовать все возможности для связи с родными. Колонисты стали писать письма на старые адреса. Но, взяв карандаши и бумагу, каждый из них боролся с мрачными мыслями, вставали нескончаемые вопросы: "А вдруг..?". А вдруг родители уехали, не оставив нового адреса, а вдруг они тяжело больны и не могут писать, а вдруг случилось самое худшее - их уже нет на свете? В детских головах был сплошной сумбур от встававших недоуменных вопросов. Мысли их метались от ужасных предположений к надежде. И всё же вера в благополучное окончание их путешествия брала верх, она теплилась в их душах, несмотря на самые страшные слухи, передаваемые от одного к другому. Нам говорили, что в Петрограде нет топлива, освещения, не работает транспорт, народ умирает от голода, везде царит разруха.
А пока реальная жизнь диктовала свои условия. Жизнь в санатории протекала по режиму, установленному АКК У каждого колониста были свои общественные обязанности. Забота о детях проявлялась во всём. Они были обеспечены медицинским обслуживанием, хорошим питанием. По утрам из столовой разносился запах кофе возбуждавший аппетит. Стол обеспечивался преимущественно различными концентратами и консервированными продуктами. Каждый кушал в соответствии со своим аппетитом. Дети были здоровы, хорошо выглядели. Проявлялось внимание и к психологическому настрою детей. Взрослые понимали, что каждый ребёнок, находится в состоянии ожидания чего-то, возможно, страшного для него. Чтобы помочь рассеяться, нам разрешалось знакомиться с окрестностями, конечно, в определённых границах: гулять по лесу, собирать грибы, бруснику. Дома имелась довольно хорошая библиотека. По вечерам колонисты собирались в холле, беседовали, играли, иногда танцевали под звуки собственного оркестра. Но у каждого ребёнка до колонии был свой мирок, и воспоминания у каждого были свои. В этот трудный период неизвестности дети как бы уходили в себя. Внешне это проявлялось в появившейся разобщённости. Колонисты, особенно старшие, искали уединения, тишины. Дети, чувствуя близость расставания, обменивались автографами, записями в заветных тетрадях, последними пожеланиями друзей. Каждый из колонистов сохранит эти реликвии детства и юности до конца жизни.
Вскоре через пограничную охрану колония получила письма от родных. Администрация АКК предварительно прочитывала их, чтобы в случае печальных известий иметь возможность подготовить ребёнка. Но таких писем было мало. Большинство родителей просили скорее вернуть им детей. Каждый колонист, конечно, ждал весточку из Петрограда и надеялся, что она придёт обязательно с первой почтой. Но, увы, для большинства эта надежда не осуществилась. Первыми из нашей группы получили письма от матери Аня Сужан и её младший братишка Илюша. Счастливцы, получившие письма, читали их плача от радости. Остальных взрослые успокаивали, указывая на возможные причины задержки известий от родных.
Началась подготовка для отправки в Петроград первой партии колонистов. Составляли документацию, собирали их вещи. На лицах отъезжающих светилась радость свидания с родными и какая-то тревога ожидали неизвестного. Ведь разлука была длительной. Перед отъездом первой партии состоялся прощальный вечер колонистов и Американской администрации с полковником Алленом, Брэмхоллом и другими её членами. Вечер был трогательным, колонисты и опекуны искренне переживали грусть разлуки, ибо отношения между ними строились на взаимном уважении и доверии. Колонисты подготовили опекунам подарки. Аллену преподнесли подушку с художественно выполненной вышивкой - букет цветов с колосьями. Брэмхоллу - синий халат с вышивкой на воротнике и обшлагах, кому-то подарили вышитые детские костюмчики, косоворотку. В общем каждый из опекунов получил какой-нибудь подарок, изготовленный руками колонистов.
В намеченный день, 28 ноября 1920 г. подготовленная к отправке на Родину первая партия детей, попрощавшись с товарищами, отправилась на станцию Халила. Оставшиеся радовались за них и одновременно завидовали. Провожавшие первую партию рассказывали, что по прибытии на станцию Халила колонистов посадили в специально поданный освещенный электричеством дачный поезд. Детей обильно снабдили сэндвичами, которые разносили по вагонам в больших корзинах. По приезде на станцию около Белоострова колонистов провели к реке, являвшейся границей. Через реку был переброшен узкий мостик с перилами с одной стороны. Колонистов выстроили цепочкой и по очереди, в сопровождении пограничников-финнов, доводили до середины моста, где передавали их представителю русских пограничников. Они, приняв детей, направляли их в ожидавший поезд.
Позже Аня Сужан вспоминала, что на другом берегу реки стоял состав с холодными вагонами, освещенными свечками. Дети заметили перемену обстановки и с тревогой ожидали встречи с Петроградом.
В Петроград поезд прибыл на Финляндский вокзал Встречали детей уполномоченные от родительского комитета и города, среди которых была Лилина. Родителей было мало. Не всех родных удавалось во время оповестить, поэтому организовали распределительные пункты для детей. Один из них находился на Загородном проспекте, 26. Аню Сужан с братом и другими колонистами отвезли в этот пункт. Рано утром Аня за ручку с братом Илюшей, зная адрес родных, пошли домой на Лиговку. Они не в силах были ждать, когда за ними придут. От волнения они попали сначала не в свою квартиру. Затем на их робкий звонок вышла старшая сестра, которая, завидев их, закричала: "Мама, дети приехали!". Было раннее утро. Мама, полуодетая, счастливая, плача, обнимала их. Её больное сердце не выдержало - пришлось вызывать врача.
После отъезда первой партии оставшиеся в санатории дети, конечно, нервничали, ожидая вестей с родины. Получаемые ими письма порой содержали печальные вести. Полковник Аллен очень осторожно сам сообщал о них колонистам. Так, из нашей группы Лиде Демлер прислали очень грустное письмо. Аллен, передавая его Лиде, рассказал ей, что вскоре после отъезда колонии её отец умер, что многие дети получают такие письма, у некоторых же все родственники погибли. Лида мысленно перенеслась в Петроград на перрон вокзала, вспомнила минуты прощания с отцом. Отец, целуя их с братом, плакал, у него было предчувствие, что детей он больше не увидит. После получения письма у Лиды была только одна забота, как сообщить о беде младшему брату Серёже.
В Халила тем временем подготавливали для отправки в Петроград вторую партию. С нею должны были ехать Лида с братом и многие из нашей и Василеостровской группы. Порядок отправления второй партии был такой же, как и первой. Только перед посадкой колонистов в вагоны на станции Халила их снабдили мешочкам с продуктами - белым хлебом, сахаром, галетами.
Тем временем в Петрограде организационный комитет по встрече колонистов проводил большую работу по оповещению родителей- Зная дату приезда очередной партии детей, многие родители неоднократно приходили на вокзал. Среди них были и родные Горячевы С нетерпением и волнением все ждали прибытия поезде Ведь связь колонии с Петроградом практически отсутствовала. Родители жадно всматривались в лица выходящих из вагонов колонистов, обращаясь к проходившим мимо колонистам с вопросом, живы ли такие ? Так и Горячевы, не видя своих детей, громко спрашивали, живы ли Горячевы? Кто-то ответил: "Да, конечно, все живы". Голос другого колониста возразил, что ведь Маруся Горячева умерла. Услышав это, мать детей Горячевых потеряла сознание.
О приезде второй партии в Петроград Лида Демлер вспоминает, что они прибыли на Финляндский вокзал поздно вечером. Среди встречавших они увидели свою очень изменившуюся мать. Она подбежала к ним, плача от радости. Они не дали ей говорить о смерти отца, успокаивая её и радуясь встрече. Домой на Васильевский остров они отправились пешком, ибо транспорт не работал из-за позднего времени. Улицы были пусты и слабо освещены.
В Халила остались поредевшие почти в два раза ряды колонистов. Помещения опустели. Собирали для отправки уже третью партию. В неё вошли почти все из Василеостровской и нашей группы, в том числе и Горячевы, Ксена, Аня и Володя. Остающиеся провожали друзей, тая в душе грусть и тревогу. Некоторые колонисты вели дневники. Для иллюстрации переживаний детей в период ожидания встречи с Петроградом ниже приведена без изменений запись одной колонистки (Ксении Амелиной), сделанная 29 и 30 ноября 1920 года:

29.11.1920г.
"Господи, наши все уехали, пустота какая и необыкновенная тишина. Даже боимся говорить полным голосом, а то нарушишь эту тишину. Мы с Мусей Г когда вчера пошли гулять, в лес, то там была какая-то особенная тишина. Мы о многом с ней разговаривали, о её отношениях с Олей Высотской и вообще о её настроении. Она уверена, что её мать и брат умерли (самые дорогие ей люди). А правда, она очень несчастная, так как на самом деле мать и брат её очень слабые и больные люди, так что каждая неприятность на них могла повлиять. День этот ужасно долго тянулся, мы с Марусей и Олей Агасильд долго-долго ходили по коридору. У Оли умер отец, она очень много говорила о нём и педставляла себе будущую жизнь в Петрограде. Наконец, Елизавета Андреевна (воспитательница) появилась на горизонте и попросила нас идти спать. Мы ей ответили, что нам не спится. А мне жутко было, когда я её увидела в коридоре в халате. Она двигалась в полутьме, как тень. Потом, чтобы не нарушать покой других, мы ушли в красную гостиную, сели на диван и ещё больше почувствовали, что многих уже нет в колонии, и сделалось так тоскливо, грустно. Мы себе представили тот ужас, когда ещё уедет партия и останется ещё меньше народу и будет ещё тише Но я была вынуждена идти спать, так как завтра я дежурная."
30.11.1920г
"Какое ужасное состояние неизвестность", не знаешь и не предполагаешь, где будешь через несколько дней. Не знаешь, что родные, живы или умерли, не можешь представить их жизнь. Мы с сестрой Катей пошли в контору узнать, когда мы едем. Аллен был занят, и нам сказали, чтобы пришли через некоторое время, мы конечно ушли. После обеда опять пошли, нам Аллен сказал, что он ещё не знает, отпустит ли нас, потому что недостаточно того, что мы узнали через какое-то постороннее лицо, что наши родители живы. Меня возмутило то, что Елизавета Андреевна так определенно сказала, что мы поедем в четвертую очередь. По моему, этим шутить нельзя. Скорее бы наши прислал письмо, так беспокоишься. Завтра должны придти письма, говорят, что будет очень много писем, около 180 я надеюсь получить. Наши, наверное, очень заняты не ходят на собрания и не знают источников, через которые можно переслать письма. А также можно думать, что их и в живых нет, так как с того времени, как мы узнали, что они живы, прошло полтора месяца, а мало ли что могло за это время произойти в Петрограде и в семье. Рука устала, больше не могу писать, да завтра рано вставать, я опять дежурная, а сейчас 20 минут двенадцатого".

Но вот собрали 3-ю партию с нашими друзьями. Отправляли её, как и предыдущие, вечером. Ксена и Аня Горячевы вспоминают, что перешли границу они ночью. Состав был уже подан. Очень хотелось пить, некоторые утоляли жажду снегом. Вагоны были без отопления и освещения. На Финляндский вокзал приехали ночью. Детей Горячевых встретили мама, папа, старшие сестры. Хотя все изменились, но друг друга узнали, радовались встрече: "Папа, волнуясь, всё время нас поглаживал. Мы узнали, что в наше отсутствие умерли бабушка и старший брат. Домой на Васильевский остров шли пешком, ночью транспорт не работал". Многих колонистов увезли на распределительные пункты. Возможно, родители не могли вовремя добраться до вокзала из-за отсутствия транспорта.
Тем временем в Халила администрацией АКК велась большая работа по формированию следующих партий колонистов для отправки в Петроград и жизнеобеспечения оставшихся ещё в санатории. Наступили холода. Незаметно подошла зима. Выпал снег. Насколько мы помним, оттепелей не было. Пушистый белый ковёр прочно и мягко укрывал землю. Стояла преимущественно безветренная ясная погода. Воздух был чист и прозрачен. Прогулки по лесу успокаивали. Общение с природой вселяло бодрость и надежду. Но мысли о будущем, конечно, не оставляли нас. Хотелось скорее заглянуть в неизвестное. По ночам, когда вступала в свои права тишина, долго не спалось. В незашторенные большие окна виднелось тёмное небо, усеянное звёздами. Холодный лунный свет, беспрепятственно заливавший комнату, беспокоил. Мне казалось, что этот свет исходит от фонаря, неудачно расположенного рядом с окнами. Но мои товарищи, смеясь, предложили мне подойти к окну. И я увидела луну, которая, совершая свой путь по небосклону, заглянула и к нам в окно, озаряя всё вокруг ярким светом. Утро приносило свои заботы и надежды.
В декабре проводили ещё партии колонистов. И, наконец, в январе с одной из последних партий отправились и мы с сестрой Катей, так и не получив писем от родителей. Это нас беспокоило. Мы ехали в неизвестность, чтобы навсегда покончить с нею. Лучше всё знать, даже самое худшее. Партия отправлялась, как и все другие, вечером. На станцию Халила я почему-то ехала на телеге. Лошадь была пегая, здоровая, с широкой спиной. Молчаливый финн в чёрном полушубке почти неподвижно сидел впереди. Иногда он лениво трогал вожжами, лошадь его понимала и бежала ровной трусцой. За всё время пути финн ни разу не обернулся и не проронил ни слова. Но от него, от лошади и удобной телеги веяло деловитостью, которая как-то успокаивала и сообщала уверенность. Ходили слухи, что финны предлагали колонистам остаться у них. На станции перед посадкой нас, как и других, снабдили мешками с продуктами (белый хлеб, сахар, галеты). Доехав до границы, поезд остановился. Мы вышли и по очереди, в сопровождении пограничника и представителя АКК, были по списку переданы пограничнику от Советской России. Последний, махнув рукой на список, сказал: "Они все наши" и повёл к подготовленному составу из вагонов и теплушек. В теплушки входили по наклонной доске, помогая друг другу. Вагоны были холодные, только некоторые слабо освещались свечами. Было жутковато.
Нас всех поразила разница в обстановке по одну и другую стороны границы. На одной стороне был избыток всего на другой - недостаток самого необходимого. Мы всё понимали и принимали, не обмениваясь между Собой впечатлениями. Это была наша послереволюционная Родина. Мы все в душе были патриотами.
На Финляндский вокзал поезд пришёл очень поздно Колонисты, выйдя из вагонов, жадно всматривались в лица встречавших. Но родственников детей было мало. Каждая встреча с родителями трогательна. Но особенно запомнилось свидание на перроне двух братьев колонистов с матерью. Дело в том, что младшего из мальчиков в период формирования групп отказывались принять в колонию из-за слабости его здоровья. Но мать умолила взять его, так как не имела возможности обеспечить детям необходимого питания. После столь долгой разлуки (3 года) она и не надеялась увидеть младшего живым, приготовила себя к этому. Но свершилось чудо - по перрону к ней шли два здоровых, крепких мальчика, её сыновья. Мать упала перед ними на колени и, обливаясь слезами, целовала их, ощупывала с ног до головы младшего, не веря своим глазам.
Но бывали встречи трудные, как для детей, так и для родителей. Были случаи, к счастью редкие, когда дети, в первый момент испугавшись внешнего вида родителей, с криком убегали от них. Потом, конечно, всё вставало на свои места. Дети и родители, взаимно понимая друг друга, тесно прижавшись, направлялись домой. Описанные тяжёлые переживания членов семей следует приписать длительной разлуке почти в три года. Дети выросли, возмужали. Родители изменились, постарели. Живя в тяжёлое для страны время в революционном Петрограде, они испытали кроме тоски по детям ещё многие лишения - холод, голод, неустроенность переходного периода. Правда, не все жили в одинаковых условиях, да и здоровье и возраст были различными. Поэтому время отложило не одинаковые о печатки на лица близких.
Нас с сестрой никто не встречал, как и многих других колонистов. Таких как мы уполномоченные города собрали в группу и повели к выходу. У вокзала нас ждали грузовые машины. Мальчики где-то раздобыли шест кусок красной ткани и соорудили знамя. В машинах по городу мы ехали стоя, с развевающимся на ветру красным полотнищем. Этим дети выражали свою причастность к совершённой революции, свой патриотизм.
Ночной город спал, улицы были безлюдны и слабо освещены. На душе колонистов была тревожная настороженность перед будущим. Обстановка встречи на границе, на Финляндском вокзале, затем на распределительном пункте была слишком формальной для детей, истосковавшихся по Родине. Мы не видели приветливых лиц, не слышали тёплых слов, так необходимых для столь необычной встречи детей. Если бы можно было охарактеризовать встречу с Петроградом цветом, то он был бы темно серым, почти чёрным. Осветить её могли бы лишь человеческая улыбка и доброта. Но дети всё приняли правильно, они никого никогда за это не осудили, поняв, что за спиной людей Петрограда лежала тяжесть борьбы, труда и невзгод.
В распределительном пункте нас провели в комнаты, где стояли железные кровати с постельными принадлежностями. После трудного дня, наполненного столь значительными событиями, утомлённые физически и морально дети, едва коснувшись подушек, засыпали.
Наутро после умывания нас направили завтракать. Столовая временно была устроена в длинном мрачноватом помещении с непокрытыми столами и скамьями. Завтрак состоял из стакана жидкого кофе и каши, налитой в мелкую тарелку. Во время завтрака к нам подошла женщина, тихонько тронула за плечо меня и Катю, сказав, что за нами пришли. Мы тотчас встали и направились в приёмную, не зная, кто за нами приехал. Приёмной служила небольшая длинная комната, вдоль стен которой стояли стулья. Налево от двери сидел наш отец в пальто из солдатского сукна, без воротника, с рюкзаком за спиной. По-видимому, он неотрывно смотру на дверь, через которую мы должны были войти, так как при входе глаза наши встретились. Внешне он был спокоен. Его бледное лицо было неподвижное, грустное. Он не встал навстречу к нам, возможно из-за волнения, и ждал, когда мы подойдём. Я и сестра испытывали при взгляде на него какую-то тревогу, предчувствие. Через год он умер. После первых объятий он достал из рюкзака бутылочку с молоком и заставил нас выпить. Отец рассказал, что вся наша семья переехала на станцию Мга, где он устроился работать. Собрав все вещи, мы отправились на Московский вокзал, где сели в поезд. Поезд состоял исключительно из теплушек, для обогревания которых служили железные печурки, протапливаемые дровами пассажиров. Отца устроили сидеть на какие-то ящики, сами стояли рядом. Весь путь отец крепко держал, не отпуская, наши руки, видимо, боясь поверить в реальность возвращения дочерей.
Домик, где жила наша семья, находился недалеко от станции. Нас ожидала мать и двое братишек - школьник Шурик и шестилетний Андрюша. Особую радость встрече проявил Шурик. Он очень скучал и даже пытался ехать разыскивать нас в Сибирь, но его с пути вернула домой милиция. Мама, конечно, радовалась встрече, но её тревожил вопрос, как прокормить увеличившуюся семью.
К 25 января 1921 года все 777 колонистов были перевезены в Петроград. Дальнейшая судьба детей сложилась по-разному, в зависимости от условий, в которые они попали. Как правило, колонисты школьного возраста поступили в трудовые школы 1-ой и 2-ой ступеней. В наиболее благополучных семьях они далее спокойно закончили школу и поступили в высшие учебные заведения, выбрав их профиль по желанию. Таких колонистов было довольно много, например: Оля Каменская, Вера Шмидт, Тамара Мазун, Таня и Женя Познер и ДР-В семьях же, испытывавших нужду в хлебе насущном, детям приходилось параллельно с учёбой в школе подрабатывать тем или другим путём. Так было в семь
Горячевых, Амелиных, Демлер и др. Старший брат Саша Горячев брал из артели работу на дом на изготовление игрушек, пуговиц и т.п. В выполнении заказов участвовала вся семья Горячевых. Ксения Амелина совмещала обучение в последнем классе трудовой школы с учёбой на фельдшерских курсах из-за пайка. Можно было видеть детей на барахолке, продающих домашние вещи, подчас нужные им самим, чтобы иметь деньги на покупку продуктов.
В городе ощущался недостаток топлива. Некоторым приходилось ездить за дровами за город. Амелины, снимавшие комнату в Петрограде, привозили дрова в рюкзаках со станции Мга.
Работу в период 1921 - 1923 гг. найти было очень трудно. На бирже труда стояли очереди за направлением на любую работу. Эта борьба за существование, за место в жизни была выиграна практически всеми колонистами. Все они приобрели специальность. Например, Горячевы Ксена и Аня, Нина Рункевич, Лида Демлер, Аня Ко-ролькова, Маруся Виноградова стали медиками; Валя Высоцкая ~ библиотекарем, Катя Амелина - педагогом; Петя Александров, Лёня Андреев, Ксения Амелина, Володя Горячев, Котя Иванов, Заводчиков, Андрюша Кон, Смоляников и многие другие - инженерами и учёными; Вера Шмидт - лингвистом, Ира Венерт - поэтом, Якобсон - хореографом, Илюша Сужан - моряком и т.д. Все колонисты свято выполняли свой гражданский долг в мирное и военное время. Они с честью оправдали надежды, возлагавшиеся на них государством.
В написании воспоминаний о жизни наших групп в колонии большую помощь мне оказали колонисты: Катя Амелина, Лида Демлер, Аня Сужан, Ксена Горячева, Аня Горячева, Нина Невинская, Илюша Сужан, за что я им очень благодарна.

Немного о взаимоотношениях колонистов

В колонии были собраны дети разного возраста, из Разных районов города и его пригородов (Гатчина и др.).
Комплектование групп шло из учебных заведений ра3ного профиля. В дореволюционные времена в некоторых учебных заведениях учились дети преимущественно из привилегированных слоев общества. Поэтому колонисты представляли собой коллектив, весьма неоднородный по воспитанию, характерам, привычкам, уровню развития, взглядам на жизнь. В среднем в группе было от 20 до 30 человек. Естественно, даже группу труд. но было укомплектовать из одного класса и даже из одного учебного заведения. Поэтому в каждой группе был пёстрый состав.
Можно было бы ожидать, используя современную терминологию, некоммуникабельность, проявление психологической несовместимости. Но этого не произошло. Попытаемся сначала остановиться, по возможности объективно, на причинах, связывавших колонистов в единый коллектив (сначала) при поездке в г. Миасс. Пожалуй, основными являлись:
1) организующее начало воспитателей и обслуживающего персонала, понимающих свою ответственность и преданных своему делу;
2) необходимость ехать вместе на летний отдых;
3) отсутствие возможности выхода из группы;
4) необходимость организованно вернуться обратно.

Хотя дети не знали законов диалектики, их поступки определялись законом - случайность это осознанная необходимость. Поэтому они вели себя дисциплинированно. Отклонения в их поведении укладывались в рамки дозволенного. Этому помогал воспитанный в каждом ребёнке минимум дисциплинированности. В современном понимании "трудных" детей не было. Положим, так можно объяснить возможность существования коллектива в летний период 1918 г. Но события в дальнейшей жизни колонии усложнялись. Возникшие трудности задержали возвращение колонии почти на 3 года. Приходилось изменять состав групп, подбирая их строже по возрасту. Возникает вопрос я что же в дальнейшем обеспечивало существование ещё более пёстрых по составу I групп? По-видимому, кроме законов диалектики вступили в права законы товарищества, без которых невозможна нормальная жизнь коллектива. Один за всех все за одного! Это не лозунг, это необходимая потребность души каждого члена коллектива. Это связывало - спаивало детей в группе и группы в общество из 800 человек, называемое колонией. Но упомянутые законы не смазывали индивидуальность. Попытаемся это проанализировать на примере жизни наших групп, опираясь на записи, сохранившиеся в дневниках и альбомах, заполняемых колонистами при расставании.
В записанных пожеланиях товарищей в возрасте от 12 до 18 лет сквозит искренность, ненадуманность, отсутствует засорённость ложью. В каждой строке "на память" отражается как в зеркале человек, написавший, и его отношение к хозяину альбома-тетради. По этим записям можно проследить у юных колонистов представление о дружбе, любви, жизни. На формирование этих понятий и поведение детей, казалось бы должны были повлиять условия воспитания детей в различных слоях предреволюционного общества и религия. Но жизнь показала, что в колонии эти факторы не являлись доминирующими. Права и обязанности у всех колонистов были одинаковыми. В этом большая заслуга воспитателей, несмотря на то, что многие из них имели собственных детей, родственников в колонии. Последние не имели явных преимуществ перед другими колонистами.
Теперь немного о роли религии в жизни колонии. У нас были дети различных национальностей и вероисповеданий. Но большинство колонистов были русскими, исповедовавшими православие. Среди колонистов не было верующих-фанатиков. Но по заведённому, например в Петроградской группе девочек порядку, читалась молитва вечером, на сон грядущий. Выполнять религиозные обряды и отмечать свои праздники детям Других национальностей не препятствовали.
В силу традиций все праздники, чтимые православной церковью, в колонии отмечались как воспитателя ми, так и администрацией АКК. Помнится, как на второй речке в большие праздники приглашался священник для совершения службы.
Для иллюстрации роли церкви в жизни колонистов ниже без изменения приведена выписка из дневника колонистки:
В большие праздники (Сочельник, Пасха) девочки охотно ходили в церковь. Так было и 24 декабря 1918 г. Воспитательница за что-то выговаривала девочкам и всех довела до слёз. Но как только сказали, что с красными глазами не мыслимо идти в церковь, это магическое слово остановило потоки слёз, так как посещение её было нашим утешением в такой светлый день, как Сочельник. Некоторые девочки в церкви плакали и молились, наверное, чтобы скорее уехать в Петроград.
Из записей в альбомах видно, что некоторые колонисты верили в Бога, советовали своим друзьям не забывать Его и всегда помнить, что Он один поможет. Другие же напоминали, что вера и надежда поддерживают человека в самые тяжёлые минуты, что не надо сомневаться, что надо поменьше думать и тогда все сомнения понемногу рассеятся, вера восстановится, что надо на всё смотреть проще и спокойнее.
Конечно, велись споры о происхождении человека, о Боге. Обсуждение этих тем всегда оставляло у всех чувство неудовлетворённости. Ниже приводится выписка из дневника колонистки, сделанная ею после одного из споров:
У меня было чувство отчаяния, что я потеряла веру. А так хочется верить, и не можешь, потому что, если в душу хоть раз закрадётся сомнение, то его очень трудно искоренить.
Посещение церкви и посещение праздников велось в силу существовавших традиций. Но пытливый разум детей требовал ответа на вечные вопросы человечества. Это нашло отражение в их записях в альбомах. Вот некоторые из них:
1. "Желаю прожить жизнь, веря в свой первый жизненный идеал".
2 "Счастлив тот, кто от жизни всё возьмёт".
3 "Нужно бороться вечно и всегда. Чем больше человек сопротивляется, тем ближе он к цели".
4 "Везде и всюду в жизни есть своё счастье, нужно только, не закрывая глаз, глядеть вокруг".
5. "Старайся всегда знать, для чего ты живёшь".
Стремление на практике к самостоятельности и самовыражению реализовалось в колонии созданием у мальчиков по инициативе Вали Цауне отрядов бойскаутов Они сыграли большую роль в развитии патриотизма в воспитании самодисциплины, чувства товарищества, взаимопомощи и организации протеста против отправки колонии во Францию.
В дальнейшем, когда дети вернулись в Петроград, окунулись в революционную атмосферу, становление демократического общества, они нашли в новой жизни свои идеалы и реальные цели. Многие колонисты вступили в комсомол, затем в коммунистическую партию, активно участвуя в построении социалистического государства.

XII - 1981г.

Copyright © 2006 www.colonia.spb.ru