В сентябре 1918 г. группы старших девочек /и мальчиков и средних мальчиков/ колонистов Василеостровского и Петроградского районов, перевезли из Тургояка в Петропавловск /б.Акмолинской обл./. Ехали мы в теплушках, со своим нехитрым летним скарбом /в преддверии сибирской зимы/, размещенные по группам. В Челябинске поезд наш стоял несколько часов и мы могли видеть невероятную суету и многолюдство этого вокзала, мятущуюся толпу. К поезду подошли братья Карвовские, Зигуев и Зютек, прощались с нами.
В Петропавловск приехали серым туманным утром; большой вокзал, много пассажиров, торопливо и суетливо ищущих свой поезд и, тут же, перерезанная на двое свинка, попавшая под встречный нам поезд. Впечатление ужасное. Город показался угрюмым, плоским, раскинувшимся на обширной безлесной равнине. После красоты Тургаяка и мягких очертаний гор, окружающих Миасс, и ужаснувшего нас зрелища на вокзале, въезд в этот город создал подавленное настроение.
Поместили нас, старших девочек Петроградского р-на, недалеко от рыночной площади в одноэтажном деревянном доме, бывшей начальной школы. Это - большая угловая комната в 4 окна, корридор, кухня и небольшая комната за кухней - для персонала. Спали все на полу на своих мешках, тут же лежали наши чемоданы и сумки с вещами.
Приехали мы в летних платьях, в легких пальтишках, обувь у всех прохудилась. Но к счастью стояли еще довольно теплые дни. Кормили нас вначале преимущественно кашей и крупяными супами, хлеб для нас выпекали чехи. Очень вкусный.
За школой был большой прямоугольный пустырь, поросший травой, огороженный сплошным дощатым забором. Здесь мы проводили все свое время, пока была хорошая погода; можно было вволю бегать, но мы были уже подростки и томились от безделья, хотя еще очень любили игры, например, подолгу водили хороводы с песнями: "А мы просо се", "Княгини, да мы до вас пришли" и любимый всеми "Со вьюном я хожу".
Но вскоре нас, старших девочек Петроградского р-на, переселили в I этаж здания Петропавловской женской гимназии уг. Почтамтской и Караванной улиц. Группа Василеостровских девочек с воспитательницей Вознесенской, была, с самого приезда в Петропавловск, помещена в дом у мечети, Старших мальчиков поселили в бывшем, так называемом, "Коровинском приюте", а средние мальчики получили жилье /после нашего переселения/ в деревянном доме начальной школы с воспитателем Станиславом Станиславовичем.
Наше новое помещение состояло из 2 спален для девочек, большой средней комнаты, служившей столовой, комнатой отдыха и спальней для 2-3 девочек и из комнаты нашей руководительницы, Анны Александровны Зыковой. В кладовочке у кухни жили наши милые - кухарка Лиза и няня Нюша. Обе эти женщины в дальнейшем, проводив нас до Тихого океана, ушли. Лиза вышла замуж за бывшего военнопленного австрийца, нашего истопника. Нюша; кажется, осталась во Владивостоке. Анна Александровна Зыкова была очень мягкий, добрейший человек. У меня о ней остались самые теплые воспоминания. Она выехала из Петрограда с группой из 26 девочек, из которых 12 были ее ученицами в Василеостровской женской гимназии на 9-ой линии Васильевского Острова, где она преподавала географию. Маленького роста, болезненная, с искалеченными ревматизмом руками, она осталась в моей памяти, как человек, который все свои силы положил на то, чтобы сохранить девочек, доверенных ей родителями, сохранить группу, в тяжелой ситуации внезапно создавшейся в мае 1918 г. Из некоторых ее высказываний, можно было понять, как было ей трудно это, да еще ладить с Вознесенской, возглавившей колонию в Петропавловске. А мы то, по своему беснячному возрасту доводили Анну Ал. иногда до слез, особенно по вечерам, когда надо было спать, а мы или "гудели", или пели идиотскую песенку, о которой и вспомнить нелепо, сложенную о ней и ее детях.
С переездом в новое жилище начались наши занятия в гимназии.
Одновременно нужно было обставить наше жилье хоть какой-то мебелью. Были заказаны деревянные топчаны, а наши мешки мы набили соломой. А затем - мы по 2-3 девочки пошли вдоль петропавловских улиц, из дома в дом, с просьбами "одолжить" на время стулья, скамьи и столы. Жители проявили участие в судьбе детей, отрезанных от родителей и родного города и мы быстро обставились. В один, уже полузимний день, Анна Александровна отправила нас, самых старших девочек, принести круглый большой стол, который кто-то из жителей Петропавловска отдал в наше пользование. Доставка стола сопровождалась таким безумным смехом, что не участнику этой процедуры было бы непонятно, что служит поводом для такого безудержного хохота. Но все забавное заключалось в том, что четверо должны были несии стол пятясь, ведь стол был круглый и большой, метра полтора в диаметре. Каждые 5-6 шагов носильщики менялись и закатывающееся хохота» шествие продолжалось. Зато стол этот, занявший всю середину в самой большой комнате, отслужил нам на все 100$ и для еды, и для занятий, и, даже, для сцены!
В новой нашей жизни жилось нам неплохо. Влившись в жизнь гимназии, мы быстро познакомились с местными гимназистками и подружились. Нас стали приглашать в гости и у нас начали бывать наши новые друзья. Семья Эли Ленденгольц встречала нас, старших, как родных. Эля часто бывала и у нас. Есть даже фото, где мы вместе с ней сфотографированы. Бывал у нас Юра Борнелейт, тоже приехавший на эту зиму из Барнаула. Город небольшой, почти весь одноэтажный, деревянный, с большими теплыми домами, дворы окруженные высокими заборами с массивными воротами. В этом городе наверное все всех знали и поэтому Анна Александровна не боялась отпускать нас, по 3-4 человека, гулять по городу. Таким образом я хорошо истопала многие его улицы. Окраина, противоположная вокзалу, находилась ниже всего города, там стояли юрты, стояли верблвды; было интересно встретить новые лица - раскосые черные глаза, блестящие черные волосы, расшитые разноцветной кожей меховые одежды. Верблюды караванами иногда шли мимо нас - по Караванной улеце, груженые тюками с чаем, мерным плавным своим ходом. Зрелище экзотическое, принимая во внимание, что иногда это бывало в 40° мороза, по занесенной снегом улице, где снег доходил до половины окон. Все белым бело и вдруг - идут верблюды!
Очень скоро мы увлеклись домашними спектаклями, назывались они "скороспелки", т.к. созревали с необычной быстротой - т.е. "задумано, сделано". Первая такая скороспелка, была нами поставлена еще в Миассе. Это была "живая картина", которая называлась "Русалки". Девочки-русалки стояли живописной группой, с распущенными волосами /а тогда ведь мы в большинстве носили косы/, с венками на головках и в рубашечках. Пели на 2 голоса модный в те годы романс "Белые бледные нежно душистые грезят ночные цветы". Это сопровождалось пластическими движениями всех русалок. Нелли Сток и Люся Спандикова на переднем плане исполняли некий плавный танец с гирляндами цветов в руках. Зрителями были средние и старшие мальчики Петроградского р-на, а также.конечно все наши воспитатели и персонал, т.е. Нюша и Лиза. Имели успех.
Затем в Тургояке, осенью, была поставлена еще одна скороспелка, имевшая шумный успех, правда в узком кругу. Сюжет скороспелки был составлен доморощенными драматургами с бессовестными займами у Тургенева, Чехова. Пьеса была острой и уморительной до колик, особенно благодаря костюмам и гриму. Так как я исполняла мужскую роль, то шляпу и брюки мне дал наш истопник - бывший военнопленный австриец, крупный парень, поэтому брюки сидели гармошкой и даже сползали. Сценой тогда служил нам балкон Тургоякской дачи, а зрители стояли в саду.
Терперь в Петропавловске, для скороспелок и концертов, в большой комнате сооружалось из топчанов нечто вроде эстрады. Из одеял и простынь шили занавеси. Изобретательность режиссера и художника была необычайна: костюмы сооружались из простынь, одеял, за некоторыми предметами бегали к знакомым жителям города и к средним мальчикам. Их же и приглашали в качестве почетных гостей-зрителей. Приходили Эля Лендельгольц и Юра Барнелейт. Наших старших мальчиков - стеснялись. Кроме пьес-скороспелок бывали и концерты. Голосами и слухом нас природа не обидела. Очень хорошо шел дуэт Лили Петровой и Ани Сужан - "Не шуми ты рожь спелым колосом". Комический дуэт в костюмах: "Вот вам повар, вот кухарка, мы сготовим вам обед, мы все жарим, парим, варим. Беригись, а то ошпарим! А за вкус я поручусь!" И тут, приплясывая, рефрен. В общем весело, непосредственно, увлеченно. Катя Амелина пела нородную песню "Окрасился месяц багрянцем". Романс Туманского "Любил я очи голубые, теперь влюбился в черные, те были нежные такие, а эти непокорные" пели многие из нас, а Жуковского "уже утомившийся день склонился в багряные воды" и "Вечерний звон" исполнялись хором. Хор был неплохой. Много милых полузабытых песен встают сейчас в моей памяти, такие как "Украина", чешские песни, которым научил нас Станислав Станиславович. Я же больше всего увлекалась драматургией и режиссурой и была неплохой помощницей Наде Калининой. Но вот, однажды, в наипрекраснейший зимний день, нам было предложено участвовать в спектаклях городского театра, сбор с которых поступит в пользу колонии. Требовались 2 актрисы - были избраны Маруся Голикова и я, Нина Рункевич. Режиссер театра - Сарматов - принял нас лежа на кушетке в своей гардеробной. Разговоров не было. Был осмотр наших внешних данных, сказано 2-3 слова и нас познакомили с партнерами и пьесами. На другой день была репетиция, всего одна!! И затем спектакль. Это были 2 пустеньких водевиля, где роли наши сводились к 5-10 фразам. Играли мы с Марусей Голиковой в разных пьесах и партнеры у нас были разные. С Марусей играл актер Абрвсимов, некто вроде премьера труппы Сарматова. Со мной играл актер Гольдшмидт /которому мы почему-то дали скверное прозвище "плюгавка"/. Он, правда, был мелковат, но актер хороший и веселый человек. Выйдя на сцену я страшно смешалась и бормотала весьма невнятно и, боюсь, путано слова своей роли. Ие помню, как играла Маруся Голикова, т.к. моя пьеса шла второй и я, дрожа, ждала своего выхода за кулисами, ничего не соображая от страха. Тем не менее спектакль дал хороший сбор.
Своими "скороспелками" мы заразили средних мальчиков. Они поставили у себя "Бежин луг". Была хорошо оформлена сцена, с кулисами и занавесом, сделанными тоже из одеял. Режиссером у них был воспитатель Станислав Станиславович, а художником сцены и заведующим постановочной частью Валя Цауне.
Старшие мальчики тоже не отстали: они поставили "Предложение" Чехова. Роли исполняли отец - Смольянинов, жених - Володя Лебедев, но не помню, кто исполнял роль невесты? Не Бруцкус-ли? Спектакль имел потрясающий успех, тем более, что Лебедев оказался блестящим актером. И сцена у старших была,как настоящая.
К Новому году мы задумали устроить маскарад, и, конечно, это было осуществлено. Сами с увлечением мастерили себе костюмы, маски, из своего барахлишка, кое-что позаимствовали у друзей, у нашего "персонала", в том числе у истопника. Женя Лихтенштейн была в костюме цыганки, я соорудила себе костюм рыболова. До чего же было весело! Даже забылись наши постоянные тревоги о возвращении домой.
Около этого времени, глубокой зимой из Петрограда через 2 фронта приехал к нам в Петропавловск отец Тани Альбрехт. Придя в нашу группу он доставил нам много радости, передав сведения о наших родителях, подробно рассказал о Петрограде и жизни в нем. Очень тепло говорил с нами и, желая хоть чем-то порадовать, долго и талантливо рассказывал о театре, передал несколько милых и забавных полудетских анекдотов, быстро и прочно затем пошедших в наш быт.
Так кладовка с этих пор стала называться "комнатой маркизы" и т.п. Это был обаятельный человек и его появление у нас был ярким лучем в нашей сибирской зиме. Мы приготовили письма родителям и, взяв их, В.Альбрехт отправился в обратный опасный путь.
Зима в Петропавловске была жестокой. Метели, ветры. Температура нередко бывала 44°-45°. Снегу было выше роста среднего человека. Я отморозила себе щеки, были пузыри, а потом долго - болезненные корки, которые мне Лиза мазала гусиным жиром. Даже и теперь щеки у меня зимой крайне чувствительны к ветру и холоду.
Этой же зимой у нас возникло повальное увлечение скаутизмом, что принес к нам в группу Валя Цауне, сам увлеченный до страстности этой идеей и увлекший нас. Из этого зерна впоследствии развились группы скаутов на Русском острове, а далее и в Ленинграде Валя продолжил это уже как пионерское движение.
И все это милое легкое житье проходило на фоне тяжелого сыпняка в городе, с чем пришлось однажды столкнуться нам очень близко: тяжело заболела ревматизмом Катя Амелина. Ее лечил военный врач. Как-то Кате стало внезапно хуже и нас двоих /меня и Аню Сужан/ послали срочно за доктором; близко за утлом параллельной улицы был "госпиталь" в большом двухэтажном деревянном доме. Двери с улицы были приоткрыты. Мы вошли. Что же мы увидели?! Большую полутемную комнату, в которой сплошь на полу лежали укрытые шинелями больные солдаты, некоторые что-то выкрикивали, бормотали. Пол грязный, в доме холодно, тяжелый воздух. Быстро вышел наш доктор и сердито вывел нас скорее, сказав, что здесь в два счета мы наловим сыпнотифозных вшей.
Мы то жили в тепле и чистоте, Сами следили за собой, и нас водили в местную городскую баню. А баня-то с паром! Что нам, детям Петрограда было в диковинку. Няня Нюша и Лиза зверски парили нас вениками! Выйти после такой баньки на 40° морозец - одно удовольствие. Воздух, как мед! Снег поскрипывает под валенками. Яркие солнце и юность. А откуда же валенки? - с наступлением ранней сибирской зимы мы были уже в овчинных шубках, в меховых шапках, в валенках и с меховыми рукавицами, /см.фото/ и в виксатиновых коричневых платьях с длинными рукавами. Нашим русским руководителям удалось /какими муками!/ достать средства на нашу экипировку с помощью местного благотворительного общества.
Когда я слышу, как скверно жилось в эту зиму нашим товарищам в Уйской станице, в Кургане, в других городах и группах, то понятно, что нам досталась счастливая доля во всех отношениях. Группа была дружная, веселая, неплохо дисциплинированная. Держалось это в большой степени Анной Александровной Зыковой, которую мы так по детски изводили.
В конце зимы у нас появилась еще одна больная - заболела скарлатиной Женя Лихтенштейн. Ее увезли из группы в помещение женского монастыря, на другой конец города, где она жила с няней Нюшей в отдельной комнатке с окном, выходящим на улицу. Мы бегали к ней под окно, переговаривались и обменивались записочками, так что изоляция получалась "та еще", как принято было у нас говорить.
По пути к монастырю мы шли мимо дома, где жил брат Лели Васильевой - Шура Васильев. Его почему-то исключили из колонии. Это был уже вполне взрослый,очень умный парень. Для нас было загадкой его исключение. Он жил, снимая комнату, на окраине, давал уроки. Наши прогулки по городу приводили нас часто на площадь, где возвышался большой собор, однако не в стиле древне-русского зодчества, а скорее 19 века. В нем по большим праздникам служил службы молодой очень красивый архиерей, худой, высокий, с мрачными черными глазами. Недалеко от собора, на той же большой площади расположился рынок. Базарные дни были очень красочны - здесь стояли и верблюды с кладью и много саней с разной поклажей; с лошадьми, покрытыми инеем от мороза. На рынке продавалось все конечно мороженое, даже молоко ввиде белых дисков. Но что поражало наше воображение, так это необыкновенной красоты лошади в богатых упряжках и в необычных упряжках. Это были беговые лошади местной знати - в городе был ипподром.
В числе местной знати был и отец одной девочки-гимназистки, пригласившей меня в гости на пасхальный стол. Занимали они большой двухэтажный дом, недалеко от собора. В доме было очень чисто, тепло, обилие ковров и звериных шкур. У девочки была отдельная уютная комната, где мы сначала поговорила потом пошли к столу. Всего было много и все было вкусное. Но я впервые в жизни /и больше никогда/ ела так называемую "татарскую пасху". По-моему тогдашему вкусу это было райское кушанье.
Но вот зима как-то сразу закончилась. В воздухе повеяло теплом. Неожиданно, приехали мистер и миссис Уэлч и /Григорий Григорьевич и Екатерина Владимировна/. Он англичанин, она русская, уралочка - ее девичья фамилия - Резвая. Очень славная русская красивая женщина с длиннющими белокурыми косами ниже колен. Скромные культурные люди, желающие добра всему живому. Они появились у нас, как вестники возможного возвращения домой.
А пока, нам открыли carte blanehe на покупку ткани на белье и платья. И тут мы узнали, что нами заинтересовался Американский Красный Крест и возьмет нас под свою эгиду. Чета Уэлч относилась к нам с большим сочувствием, часто бывала в нашей группе и мы подружились с ними. Даже много много позже, уже после Владивостока, когда Уэлчи расстались с Американским Красным Крестом, Екатерина Владимировна писала мне добрые открыточки из Гонолулу.
А пока - как я уже сказала - в Петропавловск пришла весна, дружная, яркая. Потекли по всем улицам не ручьи, а потоки талого снега, напоенного водой и насыщенного конским навозом и соломой. Грязь неописуемая. Но очень быстро яркое солнце и теплый ветер все убрали, началась пыль.
Мы бродили по деревянным тротуарам города и прощались с ним. Попрощались и с теми славными людьми, которые окрасили нашу жизнь в чужом далеком сибирском городе.
Появились новые заботы - нужно было срочно шить новое белье и новые летние платья из клетчатой серой, довольно унылой ткани. Безвкусный фасон платьев, увы, был придуман нами самими - большинством голосов!
И вот в начале мая нас погрузили в поезд и повезли в очаровавший нас прошлой осенью Тургояк, с высадкой в Миассе.
В Тургояке /конец весны и начало лета/ прожили мы тревожно и недолго, а затем - дальний, долгий путь к Великому океану.

Copyright © 2006 www.colonia.spb.ru