Вокруг света на Йомей-Мару.
Ленинградский Рабочий №29 Июль 1973

«Барл Д. Брэмхолл прибыл из Москвы, где ему была вручена высшая награда советского Красного Креста — «Почетный знак», в Ленинград».
Так сообщила вечерняя газета 17 июля, а вчера Барл Д. Брэмхолл а Доме дружбы и мира с народами зарубежных стран присутствовал на устроенной в его честь встрече.
Вот он — высокий пожилой американец, а рядом ленинградцы — тоже люди немолодые, но вглядитесь внимательнее — и вы увидите а глазах у них что-то мальчишеское, не правда ли? Все дело в том, что они возвратились вместе с Берном Д. Брэмхоллом в свое мальчишество, такое потрясающе трудное, такое поразительно богатое событиями. Приезд Бар-ла Д. Брэмхолла дает нам повод отбросить пять с половиной десятилетий, убрать след времени с. этих яиц и оказаться в Петрограде летом 1918 года.
КОЛОНИЯ, колония, — только и разговоров, что о колонии, а питерских школах. Собрались и скоро отправятся колонисты за Урал — в теплое лето, к хлебу и молоку. На лето, только на лето. Голодно в Петрограде. Молодая Советская республика увозит от голода своих детей.
Сотни ребят с вещевыми мешками, рмемоданами, сумками толпились на Финляндском вокзале возле больших белых гавагонов с красными крестами на стенах и крышах. Белый поезд тут же окрестили «Братом милосердия».
Каждого провожал кто-то из взрослых, взрослым было тревожно и горько, а ребята уже начинали уходить от того,
что оставалось дома,к новому — дорожному, дальнему.
Где-то за Уралом Эта колония встретится с другой и проделает вместе дальний путь вокруг света, но сейчас мы последуем вместе с этим поездом, с «Братом милосердия», за Урал...
Вагоны в поезде и изнутри белые. И перегородок в них нет, никаких купе, а просто длинный движущийся зал с оконцами наверху. Девочки тянутся к окнам, ребята стоят у раскрытых дверей — не отгонишь.
Серые намокшие деревеньки пробегают мимо, и быстро пронесся день, а потом еще один, а третий был только на подходе, еще не выбрался, из ночи, когда поезд остановился и забарабанил кто-то злой в металлические двери вагона. И звуки выстрелов раздались поблизости, и неизвестно, что происходило за стенами вагона в лесной темноте. Потом грохот стих. Утром говорили по вагонам, что будто бы дутовцы на поезд напали.
И снова сидели, свесив ноги, на подножках вагонов, увидели, как проплыл мимо столб, разделяющий Европу я Азию, а представили себе географическую карту с коричнево-рыжей извилистой грядой в левой половине.
Что дом и город даже на карте — далеко отсюда, они знали, но вот того, что пересекут все земли, которые лежат по ту сторону Уральского хребта, до самой последней точкп русской земли па Востоке, — этого никто и предположить не мог. Никто. Они же ехали на каникулы. Только за Урал, только па лето.
ВОТ И ПРИЕХАЛИ, наконец! Простились с белыми вагонами, вышли, жмурясь от солнца, протопали по мягкой дорожной пыли через город Миасс на окраину, где Красный Крест отхлопотал для них старые казармы. Хоть Миасс и не знал еще нужды, но продукты для колонии не все-прода-вали охотно, не очень-то верили в новые советские деньги. Но о хлопотах педагогов ребята пока что не знали — они были сыты, а дни проводили на-речке, где глинистый спуск весь истоптан стадом. В лунках от копыт долго держится сырое донышко, а края так затвердевают, что ступать больно. Наплескавшись в теплой воде, выбирали на берегу места повлажней — возле кустов, гае коровы не ходят и глина просто сама по себе растрескивается на крупные неровные плитки, как панцирь у черепахи. А самая мягкая земля, ласковая и влажная, спрятана под листьями мать-и-мд-чехи, ярко-зелеными, подбитыми белым пушком.
Тихо. Только звенят комары и шмели гудят...
Но вот однажды ночью неподалеку от 'бараков, в которых разместилась колония, началась стрельба. Воспитатели ве-;лелп закрыть подушками окна, сидеть тихо. Да разве удержишь мальчишек! Видели, как шел бой между красными и белыми. Как на рассвете над оврагом, поднялись виселицы и закачались на них повешенные.
Утром ребята оказались уже по ту сторону советской границы...
К осени деньги у колонии кончились Надежд вернуться домой не было. Белые продвинулись к центру Советской республики, о связи с Петроградом говорить не приходилось. Везти детей на запад, к фронту — кто решится на такой риск? Жить в Миассе, маленьком городке, где уже почти н не давали им ничего, было невозможно. И тогда было решено: разбить колонию на несколько групп, отправиться в глухие городки Сибири и там перезимовать.
Мы с вами последуем за той группой колонистов, которая поехала в Троицк.
ДВЕ РЕЧКИ, Уй и Увелька, встретились, пробираясь сквозь степь, и вот здесь, при слиянии и когда-то поставлен был город, небольшой, невысокий.
Колонисты приехали в Троицк поздней осенью и поселились в кельях опустевшего женского монастыря.
Ни припасов, ни дров на зиму. И одежда у всех летняя. А зима настала — под сорок градусов. Но через вьюжную степь бегали чуть свет в город, в гимназию.
Обтрепались школьные шинельки, из рукавов торчат покрасневшие руки, надвинуты на лоб фуражки, — в школу бегут... Да, учиться начали все, как дома. Младших обучали свои педагоги, старшие поступили в Троицкую гимназию. Кто в Петрограде учился в реальреальном училище — упорно осваивали греческий и латынь, чтобы не выбиться из гимназической программы.
И катались с гор, немыслимо крутых!
И ранней весной — на льдинах, закруженных в речном водовороте.
И разыгрывали спектакли в школьном театре, давали концерты горожанам (а после концертов — Непременная лотерея с благотворительной целью — так собирали средства для колонии).
Да, педагоги петроградской выучка были с детьми, и они сумели сохранять, ритм школьного детства во всем сумбуре обрушившихся на колонию невзгод.
А ребята — как они старались учиться!
«Они продолжали свои занятия, начатые в Петрограде, и переходили из класса в класс, как в своих петроградских школах. Тяга русского человека сегодняшнего дня к знанию, к посещению школы проявляется в искренних стараниях всёй колонии не отстать от процесса обучения, несмотря на хаос, царящий в Сибири, их оторванность от дома, необходимость эвакуации из Западной Сибири в Восточную» — так записали свои впечатления о колонистах представители американского Красного Креста, отделения которого работали в Сибири. Весной девятнадцатого года колонисты получили первую посылку: в ящиках с красными крестами была теплая одежда. Петроградская колония получила и некоторую денежную помощь, теперь решено было собрать всех ребят вместе у озера Тургояк в лесном поселке.
В колонии, как и прежде, делали все сами, только теперь было большое хозяйство: коровы, лошади. Решили вскопать и засеять огород на случай, если придется здесь жить долго.
Долго не пришлось. Красная Армия, набрав силы, отгоняла дивизии Колчака, К Тургояку подступала война. И однажды июньской ночью, поднятый по тревоге, лагерь питерских ребят двинулся в путь.
Вещи везли на телегах. Колонисты двигались пешком.
Шли всю ночь и к рассвету оказались на станции.
Скопление поездов, стрельба.
С бою заполнялись: вагоны н отправлялнсь в глубь Сибири.
Вот и их поезд — товарные вагоны с деревянными нарами.
Два месяца ехали!
Печки-буржуйки появились в вагонах — варили картошку. Как только показывалась вдали станция, ребята, уже спрыгивали с подножек и мчались к кипятилке. Пили чай, да еще иногда успевали добежать до какого-нибудь палисадника и наломать смородинных веток, вот тогда душист был чай и хорош даже без сахара, о котором давно забыли.
Эшелон проходил мимо сгоревших вокзалов с перронами, на которых, как дрова, лежали трупы. Мимо этих мест машинисты проводили поезда, но останавливаясь, боясь подхватить сыпняк. Педагоги в вагонах устроили непременную, обязательную баню для ребят — спасение от тифа.
А от голода спасались, как могли.
Вон мальчишки выпрыгивают из вагонов и мчатся к станции, к поленнице, которую охраняют колчаковщине солдаты. Разбиваются на две группы (всё заранее обговорено), младшие орут: — Дрова, дрова, тащи, кради! — И солдаты выстрелами отгоняют их, правда, стреляют вверх, но все равно смотреть жутко. Пацаны с криком убегают, а тем временем старшие успевают с другой стороны поленницы набрать по охапке дров и, пригибаясь, бегут к составу. Теперь по ним стреляют уже всерьез, но, к счастью, все благополучно... Можно варить похлебку из овощей, стянутых с чьего-то огорода под лай собаки, свист, крик хозяев. Что поделаешь, голод заставит,
ПОСМОТРИМ на этих мужчин, вспоминающих юность. Ну-ка, кто из них мчался по крышам, потряхиваемых на стыках путей вагонов, перепрыгивал с одного на другой — это бы еще, кажется, ничего, — сползал по качающимся стенкам в раскрытые двери теплушек? У всех в глазах можно прочесть про это — про риск, про упорство.
А сколько поездов, сваленных с рельсов под откосы, они встречали! Особенно много их было у станции Петля — дорога там петлей по горам завивалась. Это партизаны налетами на Сибирскую железнодорожную магистраль срывали снабжение белой армии.
А поезд с колонистами проходил свободно повсюду, даже за Яблоневым хребтом, где все составы останавливались на ночь, чтобы не попасть под обстрел.
Думали — счастливая случайность. А на самом деле — их берегли партизаны. Отличная связь была у дальневосточных партизанских отрядов! Когда немного времени спустя по этому же пути свергнутый адмирал Колчак в вагоне под флагами США, Англии, Франции, Японии и Чехословакии повезет за границу русское золото (золотой запас страны), по железнодорожному телеграфу будет передано: «Всем, всем, всем. Всем начальникам партизанских отрядов и рабочих дружин по линии...»
Про то, как было, отобрано и возвращено это золото, наши путешественники узнают много позже. А сейчас они удивляются вот такой картине. Станция нет, только остовы обгоревших зданий, и всего один человек спокойно сидит на развалинах, за столом, он в наушниках и выстукивает что-то телеграфным ключом. Что он передал в тот час? Может быть: «Едут дети из Петрограда. Пропустить»?
И поезд шел мимо поросших багульинком сопок — к океану.
К Великому Тихому океану, потому что так было решено: ехать в Петроград вокруг Земного шара.
В миссии американского Красного Креста, обосновавшейся в Сибири, работал и Барл Д. Брэмхолл, чей визит в Ленинград проходит сейчас в дружеских встречах. Для него бывшие колонисты приготовили альбом со своими нынешними фотографиями, и он пытается разглядеть в них тех мальчиков и девочек, а они — вспоминают молодого американца, который появлялся у них в колонии во Владивостоке. Они не знали тогда, о чем он хлопочет, куда исчезает. А он фрахтовал японское судно для кругосветного плавания и выменивал на доллары керенки и царскне рубли.
Целый месяц, оказывается, он, чтобы не вызвать подозрений, вел эту финансовую операцию в меняльных лавках Харбина, торговался с капитаном японского сухогруза «Йоми-мару». И вот 13 июля 1920 года...
Но подождите, мы же. еще не довели свой эшелон до Владивостока...